Знак небес
Шрифт:
– Твои предсказатели не могут ошибаться?
– Разве громкие молитвы сына и наследника трона, обращенные к милостивому и милосердному, помешают путешествию одинокого купца со свежими новостями? – задал Константин встречный вопрос.
– Друг, который в тяжелый час поспешил первым разделить с тобой скорбь, заслуживает щедрой награды.
– Ты ошибся, – отрицательно покачал головой Константин. – Награждают слуг за усердие, платят врагам за то, чтобы они опустили меч, занесенный над головой. А другу за помощь говорят спасибо. Иногда же не говорят и этого, ибо друзья разговаривают сердцем. Если, конечно, это настоящие друзья. Однако уже за полночь, а завтра поутру нам придется вновь сидеть в шатре и весь день выслушивать пустые речи.
– Они будут скучны вдвойне, потому что мы-то знаем, что все давно решено, – подхватил Абдулла-бек, немного смущенный последними словами князя, сказанными с легкой долей укоризны.
– Не все, – спокойно заметил Константин. – Я думаю, что завтра, после того как мы подпишем мирный договор, нам надо, не стесняясь, показать на веселом пиру, как хорошо мы подружились. Кто-то искренне порадуется, глядя на то, как быстро старший сын почтенного отца приобретает новых друзей, а кто-то призадумается.
– Воистину твоя отвага уступает только твоему уму, – восхитился наследник престола.
Свое слово Абдулла-бек сдержал. К неудовольствию Керима, где-то в середине дня он встал со своего кресла и гордо заявил, что тот, кто собирается быть дружен с соседями, не должен трястись над своей сокровищницей, как ревнивый муж над красавицей женой. Вот только дружба должна стать прочной на долгие годы, а не порхать бабочкой-однодневкой. А посему он, Абдулла-бек, согласен со всеми предложениями князя Константина, но только при условии, что они ныне заключат не перемирие, а договор на сорок лет и пообещают, как и подобает дружным соседям, приходить на помощь друг к другу в трудный час, когда на земли кого-нибудь из них покусится любой враг.
Керим остолбенел. Он искренне жаждал мира, точно так же, как и Абдулла, горячо поддерживая наследника престола и в этом, и во многих других вопросах. Но он уже более десятка лет правил посольство [84] и знал, что так дела не делаются.
Посол должен быть как змея: ползти медленно и неслышно к одному ему видимой цели, при этом все аккуратно прощупывать своим раздвоенным языком, который и не лжет чрезмерно, но и не говорит все напрямую.
Понятно, что бек молод и не знает, как надо себя вести в таких случаях. В то же время Абдулле очень хочется добиться успеха в порученном деле. Но он мог хотя бы предварительно посоветоваться с ним, Керимом, прежде чем ставить его в столь неловкое положение.
84
Правил – здесь: руководил делегацией, представляя свою страну.
И еще одно. Столько, сколько затребовали русские, отдать было бы можно, хоть и жалко, но выплатить такую сумму, которую они запросят сейчас за военную помощь, – никакой казны не хватит. Это при условии, что они вообще согласятся помогать. Вон как заулыбался в предвкушении богатой поживы их хитрющий боярин Евпатий Коловрат. И что тогда делать ему, Кериму?
Он с немым упреком воззрился на Абдуллу-бека, и тут же в подтверждение его грустных мыслей в наступившей тишине раздался звучный голос самого русского князя.
– Русские воины стоят очень дорого, ибо они стойкие и бесстрашные, умелые и крепкие. Не думаю, что всей сокровищницы достопочтенного Ильгама ибн Салима хватит, чтобы выдать им достойную плату.
Это был явный отказ. Керим обреченно вздохнул. Теперь можно сворачивать все переговоры – пользы не будет. Эх, Абдулла, Абдулла…
– Но, уважая ханские седины и желая порадовать сердце больного правителя, чтобы он как можно быстрее выздоровел, а также будучи в восхищении от простой прямоты и искренности достойного наследника его престола, я согласен на все то, что предложил Абдулла-бек. Дружбу, особенно поначалу, всегда надо испытать на прочность именно делами. Во всяком случае, до тех пор, пока она не окрепла. Через годы и так всем будет ясно, какова ее цена. Сейчас же иное. И я готов протянуть руку дружбы этому смелому и чистому душой беку, ибо мое сердце отныне открыто перед ним настежь.
С этими словами рязанский князь встал со своего места, и они обнялись с Абдуллой прямо посреди шатра.
Керим не верил своим ушам, но все равно был в восторге. Впрочем, могло статься и так, что ликовал он рано. К Константину тут же устремился Евпатий Коловрат и быстро шепнул на ухо:
– Княже, может, прервемся на сегодня, чтоб обговорить сказанное как следует. К тому же ты истинно сказал, что такая помощь дорогого стоит. Увеличить бы на пять-шесть тысяч гривенок их выплаты, а?
– Прямо сейчас вписывай как сказано, боярин, – упрямо тряхнул головой князь.
– Потеряем много, – вздохнул Коловрат.
– Зато приобретем дружбу, а она, как ни крути, дороже стоит, – ответил Константин. – А если уж тебе так обидно, что мы дополнительно ничего не получим, то ты тихонько в договор, там, где о гривнах говорится, добавь одно словечко малое – рязанских. Какой князь – такие и гривны.
– Так это же! – чуть не ахнул, но тут же, испуганно покосившись на Керима, осекся Евпатий и заверил шепотом: – Все сделаем.
С давних времен, когда еще земли на Руси были подвластны одному лишь киевскому князю, во всех договорах указывалось число гривен именно его чекана. Их можно было заменить серебром, равным по весу нужному количеству киевских гривен из расчета по сто шестьдесят граммов за каждую. Затем слово «киевских» употреблять перестали, потому что оно и так было само собой разумеющимся. И теперь, за счет включения в пункт договора всего одного уточняющего слова, говорящего о конкретной, а не абстрактной русской гривне, Константин одним разом приобретал дополнительно свыше полутонны серебра. Ведь изготавливаемые в Ожске рязанские монеты по своему весу, согласно княжескому указу, равнялись более тяжелой новгородской гривне, весившей двести четыре грамма. Сделано это было специально, чтобы их покупательная способность не уступала «северной сестре».
Получалось, что Константин и лицо свое соблюдал, отказавшись торговаться о дополнительной оплате выгодного для булгар мирного договора, но в то же время все равно увеличивал дань. Пусть не наполовину, как предлагал Коловрат, а вдвое поменьше – только на пятую часть, но зато без малейшей торговли и лишь за счет разницы в весе.
Послы Волжской Булгарии деньги считать умели хорошо, и почти каждый уже видел необычную монету, появившуюся на Руси полгода назад. Но Константин был уверен в том, что возражать те все равно не станут.
Во-первых, уж больно много выгод сулили новые условия договора, по сравнению с которыми увеличение суммы дани всего на двадцать процентов – незначительный пустяк.
Во-вторых, они тоже сохраняли «лицо», ведь количество-то гривен и впрямь не увеличилось. Следовательно, честь эмира Булгарии не порушена, и он выступает равноправным партнером, а не данником.
А как же иначе, коли все эти гривны названы не выплатой дани, а всего-навсего подарком, призванным подтвердить мирное хорошее отношение Волжской Булгарии к своей западной соседке. Более того, за возможную военную помощь со стороны Рязанской Руси Ильгам ибн Салим не раскошеливался ни на одну гривну, если брать их строго по счету, а не по весу.