Знак Святого

Чартерис Лесли

Тот с невозмутимым видом ответил:

– Теперь травы будет много. Потом опять болото. Держись немного левее.

Бульканье грязной жижи заглушало голос индейца. Святой прибавил газа. Рассекая воду, машина начала как будто выкарабкиваться, сотрясаясь, словно огромное железное чудовище. Саймону стало жарко, и ему пришлось развязать платок, невзирая на комаров.

Теперь их путешествие превратилось в своеобразную игру: угадай, сколько раз у них на пути будет возникать болото и сколько раз Чарли Холвук скажет: «Давай дальше».

Неожиданно они снова оказались в болоте. Выбрались.

Потом опять трава, и опять деревья. Они нырнули в джунгли: кошмар из лиан, упавших стволов деревьев и гибких стелющихся растений, которые колючками впивались им прямо в лицо. В течение длительного времени им не встретилось ни малейшего ориентира, который хоть как-то указывал бы направление движения. Порой Саймону казалось, что они крутятся на одном месте, что они уже были здесь двумя часами раньше. Но индеец ни разу не усомнился и уверенно говорил, куда следует ехать, вправо или влево, как будто у него в руках был компас.

Наконец Саймон начал понимать – так возвращается сознание после наркоза, – что может различать пейзаж: сверкающая в свете фар зелень постепенно исчезает, чернота ночи приобретает сероватый оттенок. А высоко наверху макушки деревьев загораются слабым розовым светом.

– Посмотри, – сказал Святой.

Сидевший рядом с ним Чарли Холвук произнес:

– День.

Машина стремилась навстречу загоравшейся заре.

Глава 7

Как Саймон Темплер нашел новый рецепт для жаркого, а Хоппи не мог больше себя сдерживать

С наступлением утра началась и жара: липкая, гнетущая жара, в которой, казалось, плавились кости и хрящи. Саймон бывал в джунглях и пустынях, но он никогда не чувствовал себя таким расслабленным. Туман рассеялся, и взору предстали бескрайние болота, словно огромное влажное покрывало, застлавшее землю от края до края. Руки у Саймона ныли от напряжения, управлять двумя рычагами сразу не каждому по силам, а тело гудело, как будто он всю ночь парился в финской бане.

– Еще далеко, Чарли?

Саймону показалось, что голос у него тоже сел. Рукавом рубахи он вытер мокрые от пота рычаги.

Индеец указал рукой в направлении солнца, светившего им прямо в глаза, и сказал:

– Вон туда. Миль десять. Может быть, пятнадцать. А может, и больше. Йе знаю.

– О Боже! – воскликнул Саймон. – Я думал, что всего десять миль в сторону от дороги. А теперь, оказывается, больше. Что же я делаю – гоню этот танк назад?

– Да, это нелегко, – бесстрастно парировал индеец. – Но по прямой нельзя. А кружным путем – далеко.

– Надо было вернуться в Майами и купить самолет, – упавшим голосом сказал Святой.

– Приземлиться здесь негде, так что пришлось бы прыгать с парашютом, – заметил Галлиполис.

И когда Саймон посмотрел вокруг, он понял, что грек не преувеличивает. И в самом деле, иначе как на этой адской машине сюда не добраться.

– Можем вернуться, – сказал Чарли Холвук.

Саймон поймал взгляд черных глаз индейца и поджал губы в улыбке, которая почти никогда не сходила с его лица.

– Я хочу есть, спать, москиты выпили из меня достаточно крови, так что впору делать переливание, я вел этот драндулет всю ночь по топи, которую не в силах одолеть никакие колеса, и после всего этого мне предстоят эти муки еще в течение дня или около того. Между прочим, увидеть этот Эверглейдз было моей давней мечтой. Давайте позавтракаем и поедем дальше.

Наши странники разожгли костер и вскипятили воду для кофе – это был единственный способ изменить цвет болотной воды и заодно убить имеющиеся в ней микробы. Мясные консервы и фасоль они съели холодными, то есть настолько холодными, насколько они могли быть при существовавшей температуре воздуха, то есть почти теплыми. И Святой снова сел за руль.

Дальше и дальше.

Движение их фантастической машины напоминало движение по лабиринту, замысловатый маршрут которого был ведом разве что одному индейцу. Теперь, когда взошло солнце, оно могло служить ориентиром, но только для человека привычного к подобной обстановке. Путь, который был известен только Чарли Холвуку, напоминал ядовитую змею. Пустыня встречала новичков враждебно и сурово, как голодное чудовище, которое знало, что они все равно бессильны перед ним и будут в конце концов им съедены...

Слеги пробирались сквозь бесконечно чередующиеся джунгли, болота, заросли травы и рощи. По мере усиления жары на повалившихся на землю стволах деревьев все чаще стали появляться черепахи: они мирно грелись на солнышке. Но стоило машине приблизиться, как черепахи и змеи мгновенно исчезали, не оставляя никаких следов, если не считать кругов на воде; также при приближении машины исчезали розовые колпицы, черногрудые ходулочники, совы и величественные цапли. И только один раз индеец взял Саймона за руку, когда некая птица, напоминавшая сокола, вспорхнула перед ними вверх.

– Посмотри, – прошептал он.

Саймон проследил за полетом серо-голубого существа.

– Эверглейдзский змей, – пояснил Чарли Холвук. – Может быть, последний раз видит его белый человек. Раньше их было много. Сейчас нет. Двадцать – тридцать, не больше. Вскоре окончательно исчезнут, как и индейцы. Белый человек уже никогда их потом не увидит!

Время двигалось медленно, как и их машина.

Слеги въехали в мелкую, белого цвета воду. Они продвигались по серпантину, сделав несколько сотен ярдов, а затем им преградила путь плотная колючая стена. Почва представляла собой сплошное месиво из липкой грязи, которая подобно мази налипала на шины колес. Взглянув туда, куда указывал Чарли Холвук, Саймон сначала увидел только глухой барьер, а затем и небольшой холм, земля на вершине которого была немного суше. Он остановился там, чтобы передохнуть и выкурить очередную сигарету.

Мистер Униатц зашевелился, шумно зевнул – словно где-то рядом заработал мотор, – и сказал:

– Меня тошнит от такого путешествия. Когда будем есть? Саймон взглянул на часы, – был уже второй час дня.

– Думаю, очень скоро, – ответил он и снова включил зажигание.

И в это мгновение послышался вдруг громкий лай собаки. К ней присоединились другие, устроив из тихой заводи бедлам. Лай был таким громким, диким, главное – неожиданным, что Святой невольно вздрогнул, а Галлиполис схватился за свое ружье. Лицо индейца расплылось от удовольствия.