Знак ведьмы
Шрифт:
Егор шел на бой большого барабана, паузы заполняли бубны, призывно звенели их колокольчики и били по ушам пронзительные звуки незнакомого инструмента, напоминающие игру на свирели человека, лишенного слуха. В этой какофонии слышалось нечто тревожное и к чему-то зовущее.
«Готовятся к жертвоприношению!» – вспыхнула в мозгу догадка, и Егора стало подташнивать, но он продолжал идти на эти звуки. Площадка для жертвоприношения представляла собой круг, выложенный камнями, посреди которого была установлена стела, изображающая подобие человеческого лика. Лицо каменного
– Неосторожно, братец, себя ведешь! – Михаил дотронулся до ошейника раба, по-прежнему сжимавшего шею Егора. – Тут народ дикий, особенно разбираться не будет – увидев такое украшение, может тебя вытолкнуть к тем несчастным. Со мной можешь быть спокойным – в обиду не дам. Знакомься – Соня.
Стоявшая рядом с Михаилом миловидная женщина была укутана в плотное темное одеяние, обычное для местных жительниц; высокий головной убор вроде кокошника скрывал волосы. Она испуганно взглянула на Егора и молча кивнула. Видимо, она до сих не могла поверить в реальность происшедших в ее жизни перемен.
Возле жертвенника стоял хакат Садыбай, окруженный вождями племен, и, по своему обыкновению, недовольно хмурился. Барабан смолк, теперь откуда-то сбоку был слышен лишь переливчатый звон колокольчиков бубнов. Народ сдвинулся, толпа стала плотнее, однако раздалась в стороны, чтобы освободить проход для процессии верховной жрицы. На этот раз впереди шли четыре шамана в рогатых шапках, непрерывно стуча в бубны, звеня колокольчиками, затем следовали восемь жриц в темных одеждах, их головные уборы были украшены золотыми фигурками, а за ними три шамана несли навершие с золотой фигуркой грифона, державшего в пасти лань. Верховная жрица ехала на колеснице, в которую была запряжена шестерка лошадей, их гривы украшали разноцветные ленточки.
Гюнеш теперь была одета более богато: накидка из шкуры барса, из-под нее виднелись шелковая рубашка и длинная шерстяная юбка. На ее одежде, шее, руках было множество золотых украшений, которые наверняка позвякивали, но эти звуки заглушали бубны.
Когда она сошла с колесницы и подошла к Садыбаю, все стихло, словно выключили звук. Гюнеш шла, спокойная и гордая, на ее устах блуждала легкая улыбка. Михаил напрягся и прошептал Егору на ухо:
– Это не к добру. Она что-то замыслила.
Затем он, словно заправский переводчик, почти синхронно стал переводить все, что говорилось, наверное, сам не веря в происходящее у него на глазах.
– Эрлик заждался даров. Он очень голоден и ждет подношений. Поторопись, верховная жрица! – Садыбай указал рукой в сторону отобранных для жервоприношения рабов.
– Я говорила с духами нашей земли, и они помогли мне дойти до самого Ульгеня.
– Ты говорила с Ульгенем? – спросил хакат недоверчиво.
– Да, я говорила с Ульгенем и просила его даровать победу нашим воинам. И он обещал мне это!
Вокруг взорвались радостные крики, люди обнимались друг с другом, как будто вражеское воинство уже было разбито или позорно бежало прочь.
Хакат поднял руку,
– Я не верю тебе, жрица. Не может Ульгень без жертвы даровать нам победу, не может Эрлик, обильно напившись крови жертв, принесенных черным Кайсымом, не оказать им помощи в битве. Прибыли лазутчики. Они побывали в стане врага и сообщили, что там досыта накормили Эрлика. Мы сможем его ублажить только б'oльшим количеством жертв. Этого, – хакат указал на обреченных рабов, – недостаточно.
– Что Эрлик может по сравнению с могуществом Ульгеня? Что может малый камушек по сравнению с горой – именно так Эрлик соотносится с Ульгенем? Но ты прав, хакат Садыбай, за будущую победу Ульгень потребовал жертву, какой еще не было и никогда не будет.
– Что же потребовал великий Ульгень?
– Меня. Он и тэнгри ждут мою душу на небесах, а тело мое останется Стражем на нашей земле и будет оборонять ее от завоевателей во все грядущие времена.
– Ты хочешь сказать, что Ульгень потребовал, чтобы тебя принесли в жертву?
– Именно так. Вместе со мной будут принесены в жертву эти чудесные кони, которые помогут моей душе быстрее достичь неба и встретиться с Ульгенем.
Садыбай был потрясен и не находил слов. У Михаила полились из глаз слезы. Он, как и Егор, понял задумку Гюнеш. Что бы она ни говорила, настаивая на исключении человеческих жертвоприношений из обрядов своего народа, хакат стал бы ее уличать во лжи и неповиновении решению круга вождей. В итоге он сместил бы ее и нашел более послушного жреца. Но когда она сказала, что верховное божество избрало в качестве жертвы ее саму, кто мог усомниться в искренности ее слов или оспорить их? Своей добровольной жертвой она навсегда искореняла ужасный ритуал из жизни своего народа, а заодно поднимала боевой дух воинов, теперь уверенных, что в битве с врагом им будет дарована победа.
– Да будет так! – Посрамленный Садыбай отступил в сторону.
Улыбающуюся Гюнеш обступили жрецы, взяли ее под руки. Егор не выдержал – он выбрался из толпы и побежал в сторону своей юрты. По дороге его вырвало. Зайдя внутрь, он зарылся лицом в старую вонючую шкуру и затих. Оставаясь в этом странном полубессознательном состоянии, он пролежал до рассвета.
– Войско выступает, – неожиданно услышал он голос Михаила.
Тот незаметно вошел в юрту и стоял посредине, очень бледный, но явно решительно настроенный.
– Чем вчера все закончилось? – Егор сел; ему было очень жаль Гюнеш, и он надеялся услышать утешительные новости – что ей не пришлось пожертвовать своей жизнью.
– Гюнеш умерла бескровной смертью – ее удавили кожаным ремешком. Удивительно то, что гроб для нее был уже готов – выдолбленная огромная колода из ствола лиственницы. Не думаю, что они держат запас гробов для VIP-персон. Неужели Гюнеш все знала заранее и ее решение – не минутный порыв, а обдуманный поступок? Удивительная женщина, жаль, что так мало с ней пообщался. Сейчас готовят для нее усыпальницу в Долине вождей, над ней насыплют холм, хотя здесь это сделать непросто – земля подобна бетону. Ладно, пошел я – мы с Сагышем должны поторопиться, чтобы заранее занять выбранную им позицию. Я пришел, чтобы попрощаться с тобой.