Знак Вишну
Шрифт:
Ульрих фон Герн был умен, знал это, но никогда не доверялся своему уму всецело и потому был опасен вдвойне. Он хорошо играл в шахматы, однако не соглашался с теми, кто уподоблял жизнь шахматной игре. Хороши шахматы, если черный слон в один неожиданный момент может превратиться в белого коня, ферзь — в пешку, а белое поле под твоим королем вдруг предательски почернеет. Если борьба в альтхафенском подполье и напоминала шахматную партию, то только тем, что люди Вишну выбывали один за другим, словно разменные фигуры. С этим странным типом, полунемцем-полуполяком, их было столько, сколько пешек в шахматной шеренге — восемь. Георг Вальберг, несомненно, считал себя королем, который
Все потери — от Таубеншлага до Хаске — произошли за последние полмесяца, так что создавалось впечатление, будто русская контрразведка перешла в массированное наступление. Фон Герн был отчасти рад, что группа таяла так стремительно. Он готов был и сам поторопить события. Ему давно уже хотелось вывести быстроходный катер из гранитного убежища. Но тут нагрянул этот наглый и самодовольный бурш — Вальберг. Он привез категоричный приказ Гелена взорвать водонепроницаемую дверь № 27 в штреке «Магистральный» и готовиться к приему пополнения — новой группы «вервольфов», которую должны были высадить на альтхафенское побережье с подводной лодки их новые хозяева.
Взорвать дверь — куда ни шло. Но оставаться в подземелье на новый срок — неведомо какой, работать с новыми людьми — неведомо с кем, уставшему «вер-вольффюреру» вовсе не улыбалось. Корветтенкапитан решил выполнить только первую часть приказа: дверь взорвать, а затем имитировать полный разгром группы «Вишну». Сделать это было нетрудно. Ульрих знал, что последняя пара — Грюнбах и этот странный поляк — с задания не вернутся. Он сам отрегулировал мину так, что любой поворот указателя часового механизма вызывал немедленный взрыв. Этот поляк подвернулся весьма кстати. Иначе бы в паре с Грюнбахом пришлось бы идти ему самому... Сложнее было отделаться от Вальберга. Старый «бранденбуржец» чуял опасность за добрую милю... Вот и сейчас он тревожно поглядывал то на фонарь в руках фон Герна, то на русский автомат, висевший на груди однополчанина.
— Ну что, Георг, — сказал Ульрих как можно спокойнее. — Пока они работают, не подышать ли нам свежим воздухом? Тут неподалеку есть вентиляционный выход. Я иногда принимаю там воздушные ванны. Поверь, это совершенно безопасно. Выход так зарос кустарником, что ни одна собака туда не продерется... Я называю это местечко «Тиргартен-парк».
Фон Герн поймал себя на том, что слишком долго уговаривает. Вальберг наверняка уже насторожился.
— Хорошо, — согласился Георг после некоторого раздумья. — Иди первым. У тебя фонарь.
Теперь и Ульрих заподозрил недоброе. Что у него на уме, у этого фальшивого барона? Держать его за спиной чертовски неуютно... Может быть, там, за Эльбой, рассудили: «мавр сделал свое дело...»? Фон Герн успокоился лишь тогда, когда они вылезли на поверхность в зарослях можжевельника.
— Как говорил бедняга Кессель: «Подышим свежим воздухом через
Вальберг занялся добыванием огня из отсыревшей зажигалки. Он сидел боком к фон Герну, и корветтенкапитан, не снимая автомата, всадил эмиссару под ребра четыре русские пули. Георг ткнулся лицом в подстилку из можжевеловых игл.
Путь к мосту Трех Русалок был открыт!
Соскочив с коробка, спичка долго шипела и наконец взорвалась желтым пламенем. Сулай никогда не курил в засадах. Но в эту последнюю ночь изменил давнему правилу. Мерзли колени и локти. В голове стоял неумолчный ткацкий шум. Сердце выстукивало бешеную румбу. Пылал лоб, горели щеки и ладони. Заболел...
За войну Сулай болел редко. Он никогда не считал болезнь уважительной причиной. Рана — другое дело, да и то не всякая... «Окопный нефрит» мучил его третий год.
Фляга с отваром спорыша опустела к полуночи. Глазам было жарко под припущенными веками. А из бетонного зева штольни тянуло сырым холодом. «Ничего, ничего... До утра продержусь, а там в баньку, — обманывал себя Сулай. — Там враз полегчает. Уж распарю-то поясницу». И он представлял, какую срубит баньку, когда дадут ему под начало заставу. И еще заведет он коней. Ведь пока будут государства, будут и границы. Пока будут границы — будут и кони...
Световое пятно, освещавшее плечи и голову Грюнбаха, вдруг померкло, словно у подводного фонаря враз сели батареи. По тому, как заломило в затылке, Еремеев понял, что фонарь ни при чем: это темнеет у него в глазах. Кислородная смесь из дыхательного мешка всасывалась с трудом, легкие надрывались, голодная кровь бешено стучала в висках. Оресту даже показалось, что под маской выступила холодная испарина.
«Загубник, — мелькнула тающая мысль. — Отпусти загубник!..»
Челюсти, сведенные то ли холодом, то ли страхом, сдавили загубник так, что кислород едва цедился. Орест разжал зубы, и живительный эликсир хлынул в, легкие. Спина Грюнбаха быстро приближалась. «Вервольф» неожиданно обернулся и резко потыкал большим пальцем вверх — всплывай! Не дожидаясь ответного сигнала «понял», Грюнбах взмахнул ластами и круто пошел к сводам тоннеля. Орест на всякий случай выставил ладони, опасаясь удара о бетон, но руки вдруг выскочили из воды и ощутили воздух. Еремеев с радостью стянул маску. Сквозь резину гидрошлема глухо пробивался голос Грюнбаха.
— Сделаем передышку... Здесь воздушная подушка. Дальше уже такого не будет...
Он направил фонарный луч в лицо напарника. Орест сощурился.
— Послушай, парень, — начал Грюнбах. — Я видел тебя в подвале ратуши в форме русского офицера. Ты разбирал с помощниками архив магистрата... Я бы мог швырнуть в подвал гранату, и дело с концом... Но я... не хотел убивать. Я только открыл воду... Кажется, вы все выбрались... Я не убил ни одного русского! Я был здесь инструктором по подводному снаряжению... Я не стрелял и не взрывал... Скажи мне, меня не казнят? Я хочу жить и дышать... Мы можем выйти на поверхность через штольню... Она рядом, метров через сто... Ты подтвердишь им, что я никого не убивал? Ты гарантируешь мне жизнь?!
Грюнбах уже не спрашивал, он молил взглядом.
Орест покусывал немеющие губы. Открыться? Что, если провокация?
Немец отстегнул от пояса сумку с миной, осторожно выпустил из пальцев ремень, и сумка ушла в воду, на дно тоннеля. Туда же он отправил и тяжелый водолазный нож, окованный медью.
— Я знаю Вишну. Он хитер, как тысяча дьяволов. Мина взорвалась бы, едва я дотронулся бы до часового механизма... Именно так он отправил к праотцам Хаске. Я сразу понял, что он повел двойную игру, когда признал в тебе этого... Как его? Фольксдойче Лозовски. Ты такой же Лозовски, как я гросс-адмирал Дениц. Не так ли?