Знак Зевса
Шрифт:
Жрица подхватила выпавшую из-под хитона змею, следом кто-то за спиной, невидимый в темноте, высыпал на голову Мирталы маленькие фигурки из запечённого теста – содержимое священной корзины, лихниона, – изображавшие фаллос в виде изогнутых змей. Миртала вспомнила слова, которые она должна произнести, как напутствовала её Артемисия; голос девочки прерывался от волнения:
– Лоном я покровная по воле царицы подземной…
Наконец, Миртала оказалась вне пределов пещеры и попала в объятия встревоженной Артемисии. Свершилось! Лишь сейчас девочка осознала произошедшее: «Взятие на лоно» в священной мистерии Диониса означало, что теперь она допущена участвовать в празднествах в качестве жрицы, невесты бога, она «посвящённая»…
– Дионис, во Вселенной ты мой бог! Я часть Вселенной, как и ты, тогда ты – это я. Где пребываешь ты, там постоянно нахожусь я. Я во всём, и ты меня собираешь своей волею, а собирая меня – ты собираешь себя…
В свете ярко горевших в ночи факелов Миртала видела счастливые лица других «посвящённых», которые громко повторяли за жрицей её слова. Девочка тоже присоединилась к общему хору, взывая к богу:
– Светоч ночей, Дионис лучезарнейший, пламенноликий, явись ко мне, к своей невесте!
Жрица подала Миртале горящий факел, пламя которого слилось в общее зарево; жрица прокричала ей на ухо:
– Огонь твоего факела есть мужской бог, являющийся в пламени и тем проникающий в лоно богини Ночи…
Дальнейшая ночь на священном острове показалась девочке чудесной сказкой, видения которой она ещё долго вспоминала по возвращении в Эпир.
Филипп, переодевшись в белый хитон, как требовал ритуал празднества, примкнул к отдельной процессии, направлявшейся к храму Диониса. Перевоплощение произошло с молодым человеком не только внешне. Поддавшись всеобщему религиозному настроению, он внезапно почувствовал потребность прикоснуться к таинствам культовых ценностей, забыв о легкомысленном замысле своего посещения Самофракия. Набравшись впечатлений, неприметно для себя он становился частью огромной религиозной процессии, что кружилась по острову от одной святыни к другой. Женщины и мужчины шли в факельном свете, каждый в своей феории – группе, в сопровождении служителей храма. Иногда пути их пересекались, и тогда приходилось пропускать группу, или они проходили параллельными потоками. У Филиппа появлялась возможность разглядеть лица «соседей», и в глубине души он надеялся ещё раз встретить «ту самую незнакомку».
Люди медленно продвигались в тесноте, при этом не чувствуя неудобства или беспокойства, осознавая лишь собственное состояние погружения в обрядность дионисийства. Они осторожно ступали по камням, стараясь не оступиться на тропе в опасной близости с глубоким ущельем, мимо которого проходила процессия. И когда шли под нависшими над головами скалами, тоже было не легче. Но никто ничего не боялся, так как знали – бог с ними…
Из-за ближайшей горы выглянул серебряный диск луны – хороший знак! Мир вокруг залился магическим светом. Миртале показалось, что она в стране грез среди чародеев, показывающих чудеса. У девочки резко обострились обоняние и слух – ей казалось, что воздух вокруг был насыщен чудесными цветочными ароматами, совсем рядом чудились голоса ночных птиц, всплески реки в невидимом ущелье, шорох листвы деревьев из окружающего леса…
Миртала вдруг заметила юношу, в упор смотревшего на нее. Взгляды встретились. Она успела разглядеть округлое лицо, обрамлённое короткой юношеской бородой. Обычно таких молодых людей женщины называют красавцами. Но девичье сердце при виде его шевельнулось лишь настолько, что можно назвать обычным любопытством. Мгновение – и она безо всякого интереса отвернулась к Артемисии.
Няня узнала молодого человека. Её возмутило настойчивость, или даже назойливость, с какой он преследовал Мирталу. Поэтому Артемисия решила покончить с этим делом. Незаметно от подопечной она отослала к юноше служанку, поручив передать ему своё возмущение.
Когда служанка вернулась, няня девочки узнала, что юношу зовут Филипп и что он сын македонского царя. Вполне воспитанный молодой человек, не замышлявший ничего плохого в отношении её воспитанницы. Обычное, ничего не значащее любопытство! Но Артемисия представила, какой неприятностью могут обернуться дальнейшие попытки этого царского отпрыска ближе познакомиться с Мирталой. Поэтому решительно увела её прочь, от греха подальше, прикрывая собой воспитанницу, будто львица беззащитное дитя.
А Филипп успел узнать от молодой болтливой служанки всё о юной госпоже, что было ему нужно…
Явление Вакха
Любопытствующая луна, добросовестно освещавшая всё это время подвластное ей пространство острова, будто потеряв интерес к происходящему, внезапно скрылась за ближайшим хребтом. Но окончательной победы мрака над светом не случилось, поскольку праздник продолжался в колышущих отсветах факельного шествия. Окружающие скалы отражали мятущееся пламя, которое тут же устремлялось вверх, чтобы упереться в низкие ночные облака, где оно превращалось в чудовищных персонажей из древних легенд и мифов. Красочное праздничное священнодействие, насыщенное возгласами жрецов и ночными звуками окружающей природы, колеблющимся светом костров и факелов, капля по капле проникало липким туманом в сознание тысяч паломников, настраивая каждого на непременное повиновение религиозно возбуждённой толпе единомышленников.
Филипп, как и его македонские друзья, тоже попал под всеобщее настроение, оказавшись в положении неплохого пловца, попавшего в стремнину общего потока мыслей, слов и действий блаженных от счастья людей. Он не стал сопротивляться новому чувству, это состояние ему нравилось, отчего безропотно устремился за теми, кто искал вдохновение в боге. Юноша не мог знать, что жрецы и вместе с ними экзальтированные верующие погрузились в религиозный транс больше по причине того, что до начала мистерий долго держали строгий пост и употребляли в пищу лишь один киксон – смесь муки, воды, перебродившего меда и вина, и чего-то ещё, притупляющего живой разум нормального человека. Некоторые долго вдыхали дым от тлеющих ветвей лавра, священного дерева Аполлона. В подобном состоянии все они могли входить в мир божественных существ, общаться с ними, вызывая их на разговор и откровения.
Филипп не был «посвященным», не соединялся с богом через мистерии, но он попал под влияние всеобщей экзальтации. Ему показалось, что он тоже стал слышать глухие ворчания и шёпоты незримых духов, присоединившихся к участникам мистерии. Томление в членах тела внезапно овладело им, его охватил восторг, мозг сверлила мысль: «Я покорён Дионисом… Бог внутри меня. Весь окружающий мир, необузданная Природа и Космос сосредоточились во мне, и во мне происходят удивительные изменения, разнородные и приятные – и я перестаю быть собой…»
Он стал одним из них, участников мистерий, был вместе с ними, подменив собственные мысли, страдания и желания их чувствами… В его сердце поселились вожделения и помыслы людей, с которыми он влился в праздничное священнодействие… Его собственная душа делилась на мельчайшие части, рассеиваясь по воздуху над священным островом, становясь достоянием бога. Это был уже не сильный македонский юноша, который ещё вчера с беспечным видом ступил с корабля на прибрежные камни Самофракия…
Но Филипп по природе своей обладал сильным характером, не позволявшим ему сдаваться. Внутри его сильного тела тихо закипало раздражение. Он нашел в себе силы отделиться от бурлящей страстями толпы. Этого оказалось достаточным, чтобы освободиться от наваждения. Протиснувшись к краю огромной поляны, свободному от паломников, Филипп пришёл в себя, получив возможность наблюдать за происходящим со стороны, пока наконец окончательно не сбросил с себя неудобное чувство несвободы.