Знак Зевса
Шрифт:
В глубокой древности несколько сотен греков с перенаселённого острова Самос перебрались на пустующий незнакомый остров возле побережья Фракии, организовали поселение. Поскольку многое на новом месте напоминало покинутую родину, переселенцы тоже назвали остров Самосом, но Фракийским. В прибрежных водах сбивались в огромные косяки всякие рыбы, густо росли сосны, горы состояли почти целиком из мраморов ценной цветовой гаммы. Затем люди, поколения за поколениями, бездумно изводили рыбные запасы, вырубали лес на строительство домов и дрова, добывали мрамор, обезображивая горы глубокими карьерами. Наконец, Самофракий обезлюдел, но вскоре на нём стали селиться жреческие
Миртала прибыла на остров для участия в религиозных торжествах в честь обожаемого ею Диониса. Высадившихся с кораблей паломников встречали местные жрецы и жрицы. Они распределяли их на мужские и женские группы. Было много таких, кто впервые посещал остров, а среди них – кто появился здесь из праздного любопытства, например, как Филипп, который недавно вернулся из Фив. Его сопровождали два друга одинакового с ним возраста. Юношей привлекли рассказы мужчин, посетивших остров во время мистерий, когда происходят немало удивительного. Говорили, что, участвуя в вакхических оргиях, можно обрести некоторый опыт общения с доступными жрицами Диониса.
У подножия священной горы, где в древности был установлен каменный алтарь, служительницы культа Диониса начинали первое действие празднества. Миртала находилась среди паломниц, наблюдавших с благоговением за действиями старшей жрицы в чёрном облачении и с головным венком из ветвей плюща. Она возложила на алтарь цветы и фрукты, из небольшого керамического сосуда пролила несколько капель вина. Затем низким голосом поведала историю жизни и смерти бога. Миртала слушала жрицу и паломниц, которые рыданиями соучаствовали трагедийным событиям в жизни младенца Диониса:
– … Мать Диониса, фиванская царица Семела, погибла в пожаре по вине Зевса, своего возлюбленного. Пришлось Зевсу донашивать Диониса в собственном бедре…
Иногда голос рассказчицы возвышался, срываясь в крике, и тогда воздух вокруг насыщался страстными эмоциями паломниц:
– … Титаны разорвали младенца Диониса, а из пролитой крови выросло гранатовое дерево с крохотными кроваво-красными цветками…
Мирталу постепенно окутывало состояние транса. Сердечко стучало чаще, чем обычно. Она почувствовала, как грудь её стеснило – не хватало воздуха… Артемисия вовремя заметила, крепко взяла за руку и вывела из взвинченной толпы. В стороне девочка не слышала, как жрица оповещала паломниц о возмужании бога и славных деяниях во благо людей.
Страдания по Дионису
Филипп и два его друга примкнули к небольшой группе мужчин, впервые прибывших на праздник с разных концов Греции. Как «непосвященные» они не принимали участия в религиозных таинствах. Но каждый при желании мог стать мистом, то есть «обладающим знаниями тайных обрядов», что позволяло быть допущенным к участию в священных оргиях. Для этого следовало пройти определённые процедуры совершения сложных обрядов и непростых ночных бдений.
Во главе сформированной из «новобранцев» мужской процессии, тиаса, появился один из распорядителей праздника – экзарх, седовласый и худой аскет с глубоко сидящими тёмными и, казалось, безумными глазами. Он всё время обращался к Дионису, называя его именем Вакх, заставляя паломников громко повторять за ним:
– Э-Вакх!
Вместе они пришли к поляне, на краю которой Филипп увидел возвышенную площадку, похожую на театральную скену. На ней по знаку экзарха актёры разыгрывали телестерию, иначе: постановку мифологических историй из жизни бога. Действие сопровождалось громкими восклицаниями исполнителей, пронзительным пением и резкими телодвижениями. Участники спектакля имели на лицах деревянные маски, некоторые, изображая сатиров, спутников Диониса, нарядились в чёрные козлиные шкуры. У них имелись не только рога и хвосты, но ещё гротескные фаллосы из красной кожи. С фаллосами, болтающимися между ног, огромными животами и задами из подушек исполнители выглядели несуразно и поэтому комично, веселя зрителей, пытавшихся смотреть на действо с серьёзными лицами.
Филипп смеялся вместе со всеми. После представления он угадал, кто был главным из актёров – самый пожилой, кто усталым голосом давал указания остальным, вытирая со лба пот несвежей тряпицей. Юноша полюбопытствовал у него:
– Уважаемый, почему в вашем представлении о жизни и смерти бога вы показываете весёлые действия?
Актёр не ожидал вопроса. На морщинистом лице, обозначенном маленькими пронзительными серыми глазками и жиденькой бородкой, изобразилось удивление.
– Ты, юноша, кто будешь?
Услышав, что отец Филиппа – царь и прибыл он из Македонии, актёр широко улыбнулся.
– Мой юный друг, позволь так тебя назвать, когда актёры показывают трагедию, они стараются играть, чтобы зрителя преследовал страх за свою жизнь, если он нарушает законы богов. А в комедии смех – главное, он выступает как эмоция, выражающая радость и полноту жизни. Ты не будешь отрицать, что Дионис после смерти воскрес? Тогда зачем печалиться? Дионис снова с нами – радуйтесь, люди!
Филипп не удержался, возразил – в нём сидел заядлый спорщик:
– Но зачем смеяться над богами? Боги выше людей: только им дано право судить смертных. А так вы можете разгневать богов.
– О, юноша, боги не гневаются по пустякам. Гомер говорил, что на Олимпе бессмертные боги сами веселятся и смеются беспрестанно. Выкидывают такие штучки – обхохочешься, поэтому всегда находятся в блаженном состоянии. А люди только у богов и научились веселиться и смеются теперь, даже если им очень трудно жить. Когда люди смеются над богами, им кажется, что они становятся равными с ними, потому что им в жизни приходится много лить слёз.
Было видно, что старому актеру приятно общение с юношей, которого заинтересовало его искусство. Он продолжал с ним разговаривать, хотя другие актёры уже покидали площадку:
– Иному кажется, что мы на сцене зря бегаем, навесив на себя фаллосы. А что есть безобразный, на первый взгляд, фаллос для актёра? Он всего лишь символ оплодотворяющего или рождающего начала жизни – и всё! Ибо похожее слово «фаллус» не зря у нас, греков, означает олицетворение времени года – когда все распускается и цветет. И если на сцене мы изливаем брань, но это совсем не ругань, а когда машем кулаками, изображая драку, мы не кривим душой, а лишь копируем реальные житейские ситуации.