Знак Зевса
Шрифт:
Они, конечно, пытались помешать разрушительному процессу, закидывая «Баран» камнями, обстреливали стрелами и копьями воинов при нём. Бесполезно! Доримион предусмотрел защитный навес из жердей, обложенных мокрыми воловьими шкурами: воины (их скрывалось внутри до трёхсот человек) без потерь управляли ходом машины и раскачивали подвешенный на прочных цепях таран, утяжелённый в задней части противовесом. Навес, сплошь утыканный копьями и стрелами, вскоре походил на большого злобного ежа. Амфипольцы догадались наконец защищать стену в месте ожидаемого пролома. Навстречу таранному удару спускали мешки с песком и толстые покрывала из шерсти – для смягчения ударов. Старались поймать головную часть веревочными петлями, но македоняне каждый раз мешали, пуская в ход
Об этом и прочих событиях был вчера разговор на совете. До Амфиполя многие из хилиархов впервые видели такое чудище в деле, поэтому не верили в успех. Но, зная нетерпимый характер царя, побаивались сомневаться вслух. Но исподволь заводили разговор о существовании старых, годами проверенных методов ведения войны, среди которых главное – вызвать противника в поле и победить его в честном открытом бою. Но Филипп планов не менял, он верил в успех, поэтому выжидал, хотя македоняне каждый день несли потери, притом что боевых действий ни одна из сторон не вела. Вот как было вчера. Когда пехотинцы-гоплиты со штурмовыми лестницами подходили к стенам города, неожиданно открылись ворота, выпустив наружу отряд лихих амфипольских конников с пиками наперевес. Они с шумным гиканьем понеслись на македонские шеренги, без труда разогнав их. Филипп наблюдал подобное уже несколько раз, сильно огорчался потерям, но тактику не менял.
– Филипп! – горячился на совете молодой Леоннат, его любимец. – Разве ты сомневаешься в отваге своих воинов? Разреши отобрать сотню храбрецов – и я захвачу ворота в тот момент, когда они откроются для очередной вылазки!
Пожилые военачальники, готовые поддержать Леонната, выжидательно смотрели на царя, а тому приходилось сдерживать их пыл.
– Я знаю, Леоннат, насколько ты отважен, – успокоил царь. Но Амфиполь – греческий город. Зачем македонянам зря убивать греков, будоражить Грецию, если можно взять город иным способом?
– Тогда прикажи сделать подкоп под стену, – немедленно отозвался Полисперхонт из Тимфея, уважаемый всеми пожилой командир. – Я с тимфейцами, а ты наслышан об их отваге, проберусь в город ночью, тайно. Открою ворота. Вот будет потеха!
– О нет, друзья мои! Как раз этого делать не следует! – сдержанно возразил царь. – Амфипольцы сами должны понять бессмысленность собственного упрямства, добровольно открыть ворота для мирных переговоров. Греки считают нас варварами, потому что мы не научились договариваться с врагами. Всегда жаждем крови. Нет, я буду терпелив, выжду, когда плод созреет и упадёт ко мне в руки. Амфипольцы должны увидеть в Македонии друга, а не врага. Зевс свидетель, я не желаю крови!
Вскоре возражения военачальников угасли сами собой. Поговорили о других делах, и совет закончился приглашением царя отужинать. Повод у Филиппа был: Антипатр, его друг и первый военный советник, оставленный в Пелле наблюдать за Македонией, сообщал, что царская невеста отбыла из Эпира и направляется в Пеллу. Филипп отписал, что рад сообщению, но предупредил, что задержится до покорения Амфиполя. Поэтому пусть Антипатр встретит невесту царя, окружит вниманием, позаботится о приличном содержании.
Вина по случаю выпито было немало. Филипп, как и его сотрапезники, не разбавлял чудесный дар Диониса водой, как обычно делали греки. Он часто опустошал чашу-килик, забывая закусывать; в голове с утра теснило. Но жалеть не приходилось – общение с друзьями дорогого стоит, всегда на пользу: или дружба будет крепче, или неверный друг во хмелю проговорится…
Македонские цари издавна домогались города Амфиполь, построенного на месте афинской колонии во Фракии за восемьдесят лет до описываемых событий. Его стратегическое значение определялось близким расположением к устью реки Стримон, что позволяло амфипольцам контролировать как сухопутный путь вдоль морского побережья, так и движение по самой реке. Его жители получали доход от добычи золота на расположенной поблизости горе Пангей, а на ближайших горах происходила заготовка в больших объемах корабельного леса, которым торговали с Афинами, способствуя росту могущества афинского военного флота. Именно такие обстоятельства позволили Амфиполю заявить о своей автономии, чем, естественно, Афины были не довольны. К тому же амфипольцы разрешили спартанцам, вечным врагам афинян, разместить у них небольшой военный гарнизон.
Аминте II, отцу Филиппа, удалось уговорить амфипольцев поставить у них свой небольшой гарнизон из македонских воинов – как остережение враждебным фракийцам. Но до прямого подчинения Амфиполя Македонии дело не доходило. А что Афины? Афиняне не забыли обиды на амфипольцев, как и важность города для собственных стратегических планов. Поэтому Филипп придумал план, исходя из того, что сейчас афинянам некогда возиться с Амфиполем, поскольку завязли в противостоянии со Спартой.
Вначале молодой македонский царь прислал в Амфиполь Пармениона, опытного военачальника и умелого переговорщика. Парменион был на двадцать лет старше Филиппа, к тому же, оценив его военный талант, рассудительность и ум – редкие достоинства в царском окружении, царь доверял ему особые, «деликатные», поручения. Появившись в Амфиполе в качестве посла «доброй воли», Парменион объявил горожанам о намерении Македонии навсегда отказаться от притязаний на город. В доказательство вывел из города воинов македонского гарнизона. Радости амфипольцев не было предела! Затем Филипп отослал Пармениона в Афины с тайным поручением, в котором сообщалось, что Амфиполь не представляет ему никакого интереса. Мол, забирайте его себе, афиняне!
По этому поводу в Афинах объявили праздник – ведь Амфиполь достается афинянам без войны и прочих нежелательных действий, можно сказать, даром! Пармениона разве что на руках не носили. В благодарность Афины просили передать царю, что не будут возражать, если македоняне тогда завладеют Пидной в беспокойной для афинян области Пиэрия – другим поселением греков на фракийской земле. Афиняне также не возражали, если вслед за Пидной македоняне приберут к рукам ещё Дион, Гераклею и Метону – все греческие поселения, которые долго оставались без участия Афин в их жизни. Неожиданный «подарок» афинян в виде их собственного нейтралитета во Фракии устраивал Филиппа. Захватить их теперь не представлялось трудным делом – дело времени, потому что ни один из этих городов не имел ограждающих стен. А Пидна с удобной вместительной гаванью открывала Македонии доступ в Фермейский залив и дальше в открытое море.
Но когда афиняне, ободрённые секретными переговорами с македонским царем, послали небольшой отряд к Амфиполю, как к себе домой, ворота им не открыли! Всё произошло так, как предполагал Филипп: амфипольцы помнили слова Пармениона, что они вольны теперь распоряжаться своей судьбой сами. Вот и решили отстаивать свободу и независимость – и от Македонии, и от Афин! Афиняне обиделись на амфипольцев и попросили Филиппа… наказать непокорный город. Ну разве мог Филипп отказать Афинам?
Робкий рассвет пробивался сквозь плотную ткань палатки вместе с тишиной, создавая иллюзию умиротворённого покоя. Так бывает только перед грозой. А тишина на войне обманчива: лагерь вот-вот растревожится звуками побудок медных туб, окриков беспокойных командиров, ржаньем отдохнувших лошадей. Обычное многоголосие войны…
Палатка слегка содрогнулась под натиском свежего южного ветра, левконота. Пробравшись через щель в дверном пологе, он заставил Филиппа поежиться. Затихли цикады, умолкли загадочно гукающие ночные птицы. Вдали прогорланил петух – это в армейском обозе; ему откликнулся другой, потом ещё и ещё – и вскоре громкоголосый хор известил македонское войско о начале нового дня. Увы, многие из этих петушков сегодня закончат жизненный путь в солдатских котелках наваристым бульоном…