Знакомство категории X
Шрифт:
Я поднимаюсь по просевшей лестнице, стены разрисованы граффити, где-то играет рэп, слышны крики младенцев и ругань взрослых. Лестничные площадки служат мусоркой, складом для игрушек, детских колясок и велосипедов, пристегнутых к перилам. Между третьим и четвертым этажами какой-то старик в морском бушлате уступает мне дорогу. Я прислоняюсь к стене, из уважения к возрасту предлагаю ему пройти первым, однако тот не соглашается и пропускает меня, потому что я иду вверх, а он спускается. На следующем пролете я замечаю, что он, опершись на перила, продолжает смотреть
Я жму на кнопку звонка, который держится на скотче. Дверь открывает какая-то девушка с оголенным пупком и бычком в зубах, подозрительно косится на мой букет. Я извиняюсь перед ней, говорю, что, наверное, ошибся: я думал, что позвонил к Талье Стов.
К Талье Стов… иАннук Риба, — отвечает она с вызовом. — Она что теперь, на дом работу берет? Достала. Ладно, заходи.
Поворачивается спиной и нетвердой походкой идет по коридору. Я закрываю дверь. Прихожая забита коробками. Болтается голая лампочка, из-за грязи рисунок на обоях уже невозможно разобрать, но пахнет свежим паркетным воском.
— Сюда, — говорит она, не оборачиваясь и шатаясь из стороны в сторону.
Я в нерешительности кладу букет на коробки.
— Тальи дома нет?
— Проходи, тебе говорю. Мы живем вместе.
Входит в комнату, затягивается косячком, предлагает его мне. Я говорю «Спасибо, не надо». Тогда она задирает кофту, почти полностью обнажая свою огромную грудь, и стоит руки в боки.
— Что ты об этом думаешь?
Я повторяю «Спасибо, не надо».
— Да ты за кого себя принимаешь? Какое мне дело до тебя, я о них спрашиваю.
Она подбородком указывает на десятки постеров с изображением грудей, развешанных рядами на стенах, на которых фломастером проставлены даты. Все плакаты похожи друг на друга, только размер грудей разный.
— На какие больше похожи? — не унимается она.
Я наугад тыкаю в тот, что над кроватью.
— Ну уж нет, блин, это же до рождения ребенка! Они у нее сейчас меньше, как у меня! У меня вот какие! — орет она, неожиданно топнув ногой, и начинает колотить по фотографии слева от зеркала. — Скажи же, черт!
— Ладно. Да, правда, если присмотреться… есть что-то.
Она хватает меня за воротник рубашки и тянет к себе.
— Правда! Врубаешься? Мне нужна правда!
Я отстраняюсь, прошу ее отпустить меня: мы незнакомы, разницы я не вижу, и вообще мне наплевать. С криком «Шлюха» она бросается на стену, дубасит кулаками по плакату прошлого месяца, а потом и вовсе принимается срывать картинки со стен. В ужасе я пячусь в коридор. Мне доводилось видеть подобные приступы ярости в детстве, когда мы ездили за город играть около аэропорта против зулусов из Гугулету [6] , которые нюхали краску с содержанием свинца. Иногда мы специально мазали по воротам, чтобы избежать драки. Еще минуту назад человек вел себя нормально и приветливо и вдруг в одно мгновение совершенно терял рассудок из-за какого-нибудь пустяка. Чаще всего нам удавалось вовремя смыться, и все удары ножом доставались мячу.
6
Одно из гетто в Кейптауне времен расцвета апартеида.
В замке поворачивается ключ, дверь открывается, ударяясь о стену. Входит Талья с пакетом, из которого торчат пучки сельдерея, обнаруживает мои цветы, ногой захлопывает дверь, нервно вздыхая. Я иду ей навстречу, извиняясь за то, что пришел раньше. Она сует мне в руки сумку с овощами и устремляется в комнату, откуда все еще доносятся ругательства и рыдания.
— Ты почему не у матери?
— Если хочешь знать, какой-то парень бросился под поезд в метро!
— Ты когда-нибудь оставишь меня в покое наконец?
— Он сказал, что у меня такая же грудь, как у Софи до родов!
— Надеюсь, ты не взялась за старое? Снова мешаешь экстази с «Ред Буллом»?
— Клево: я косячком заполировала, и хоть бы что…
— Да черт тебя дери, я тебя прибью, идиотка!
— Отпусти меня!
Три звонкие пощечины, и крики стихают. Появляется Талья, на спине она тащит всхлипывающую девушку. Я предлагаю свою помощь.
— И что же ты думаешь я делаю, когда тебя нет рядом?
Она проходит по коридору, открывает дверь плечом соседки и закрывает ее за собой. Я отношу сумку с провизией на кухню и, чтобы чем-нибудь заняться, начинаю доставать содержимое. Кроме сельдерея она купила помидоры, огурцы, двенадцать йогуртов, перец и кусок мяса, из-за которого все перемазано кровью. Пытаюсь понять, что из всего этого можно приготовить. Может, какое-нибудь украинское блюдо.
В тазу между пачкой ваты и бутылкой со спиртом лежит старая развалившаяся книга — словарь «Ларусс. Правила этикета». Серые стены украшены открытками с видами пляжей и надписью «Сен-Жан Мыс Ферра».
За стеной спускают воду в унитазе, заглушая звук рвоты. Эстафету подхватывает душ — трубы грохочут у меня над головой. Открываю холодильник, чтобы положить продукты. Кроме пары кусочков сыра, бутылки «Рикара» и молотка в нем ничего нет. Поскольку там теплее, чем снаружи, я захлопываю дверцу и складываю продукты обратно в сумку. Над раковиной, забитой посудой, висят ярко-желтые клеёнчатые шторы. Вид из окна жутковатый: подъемные краны и сортировочная станция. Железнодорожные пути тянутся, переплетаясь, до горизонта. С кальсон, свисающих с верхнего этажа, на подоконник мелким дождиком капает вода. Теперь я понимаю, зачем такие шторы.
— Налей себе чего-нибудь, — кричит Талья из ванной.
— Да ладно, время есть.
— Поставь какой-нибудь диск там, в гостиной.
То, что она называет гостиной, скорее похоже на склад размером три на пять метров, отгороженный китайской занавеской, куда уместились книжный шкаф, телевизор, небольшая стереосистема, три садовых кресла и какой-то пожелтевший цветок в горшке. Стены неравномерно покрыты красными пятнами: то ли абстрактное искусство, то ли йогуртом кидались. Включаю диск. Из колонок рвется техно-рэп.