Знакомство (Лестница из терновника 1)
Шрифт:
Лян хвастался, чем только мог. Хвастался прудами в парке, где водятся пиявки, златоперки и рыбы-ножи, хвастался конюшнями, рассказывал о Празднике Листопада в Столице — и страшно наскучил Н-До. Каждую новую тираду он предварял шпилькой в адрес аристократической спеси; это, кажется, обижало загорелого юношу, которого называли Лью, зато приводило в восторг дылду Эн-О. По востренькому Ар-Нелю ничего нельзя было понять, он кивал и улыбался Ляну, но отвернувшись, улыбнулся и Лью, сделав брезгливую гримаску — зато вставлял в Лянов монолог отменные иголки.
— Господа, помните ли вы историю про сверчков с немытыми ногами? — говорил
— О том, как нищий князь велел всей своей дворне ловить сверчков в саду и мыть им ноги, чтобы они не осквернили грязными следами его любовного письма? — фыркал Лян. — Кто когда видел других аристократов?
Н-До сжал под столом кулаки. Пир затягивался, а раздражению было некуда деться. Слуга Ляна принес со стола взрослых кувшинчик с ежевичным вином, которое, вообще-то, по этикету не полагалось бы юношам — и Эн-О тут же выхлебал полную чашку, похваляясь тем, что ему пить вино не впервой. Лян протянул кувшин Н-До:
— Выпей, Официальный Партнёр! Это так весело — смотреть на твою свирепую физиономию!
Второй уронил в соус кусочек мяса. Ар-Нель хихикнул, Эн-О загоготал, как необрезанный осел, а Лью уставился на Ляна с видом человека, получившего пощечину.
Н-До оттолкнул кувшин, расплескав вино по столу. Жест выглядел прямым вызовом, но в этот самый момент распорядитель ударил в гонг и прокричал, что начинается праздничное представление. Гости зашумели, поднимаясь с мест.
— Моя жена — решена, — бросил Лян, уходя в глубину сада. Его свита ушла с ним.
— Подначка, достойная деревенщины, — хмыкнул Второй, присвистнув, но, взглянул на Н-До и перестал улыбаться. — Чушь, это ведь не может быть правдой — то, что он несёт?
— Это правда, — сказал Н-До. — Наши родители заключили с Всегда-Господином какой-то договор. Дело в деньгах, полагаю — но я не из тех, кто продает фамильную честь. Я намерен убить его — если этого поединка не удастся избежать.
Второй поёжился и кивнул.
Смотритель Эу-Рэ устроил праздник с размахом. Актеров пригласили в городе, показывали танцы на проволоке, танцы с ножами и мечами, жонглирование… На площадке, огороженной лентой, сражались на деревянных мечах, увитых шёлковыми розочками, два шута — в кафтанах с громадными воротниками и несусветным вырезом спереди, с гульфиками размером с небольшую дыню. Они были отменными комедиантами: один изображал бойца старой фехтовальной школы, вставал в живописные позы и делал картинные выпады, не достигавшие цели на две ладони; второй прикидывался уличным мальчишкой, отпускал похабные шуточки, уворачивался, ковырял в носу, пока его противник позировал на публику, шарахался в комическом ужасе и норовил удрать, когда положение становилось опасным. Н-До, увлекшись представлением, обхохотался до слез, особенно, когда в финале "опытный фехтовальщик" победил-таки бродяжку и с озадаченным видом вытряхнул у него из штанов вполне живую, но совершенно ошалевшую курицу.
Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:
— Матушка будет недовольна, — проговорил он сдавленно. — Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений… но это и вправду жутко весело!
— Дураки, — улыбаясь, сказал Н-До. — Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!
В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей — и несколько расслабился.
Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.
Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь — праздник в честь официальной помолвки его сыночка?
Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка — но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо — и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.
Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это — безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно…
Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.
И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос — и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:
— Что ж теперь? Ломаться поздно!
— Прошу тебя — не здесь, — ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью — здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли. — Сюда кто-нибудь придет…
— Какая разница! — нажал Лян.
Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.
Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе — кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием — Лью под подбородок.
Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.
— Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице? — спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.
— Ничего она не скажет! — в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой. — Какое ей дело до моих рабынь!
Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла — из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад: