Знакомство (Лестница из терновника 1)
Шрифт:
— Воображаешь, что победил бы его? — хмыкнул Н-До. — И вообще — стал бы драться с плебеем? С профессиональным танцором с ножами? Сумасшедший риск за сомнительную радость…
— Не стал бы я с ним драться, — сказал Хи. — Знаешь, говорят, что можно заставить трофей отлично измениться и без поединка — нужно только вызвать у него злость, боль и страх перед тем, как обрезать. А это — не проблема.
— Ведешь себя, как насильник — и, скорее всего, имеешь калеку, которая тебя ненавидит, — с отвращением сказал Н-До. Ему вдруг стало очень неуютно.
У кивнул, изображая благородное негодование — но вышло как-то неубедительно.
— Это всё равно, — возразил Хи. — Я получил бы то, что на стыке девушки и юноши, а потом… Да какая разница! Я не собираюсь жениться на таком трофее — и детей не стал бы дожидаться.
— Подло, — сказал Н-До.
— Ты, говорят, убил двоих? — улыбаясь, спросил Хи.
Н-До развернулся и пошёл прочь.
— Ты приедешь на Праздник Листопада? — крикнул У вдогонку.
— Не знаю, — буркнул Н-До, не оборачиваясь.
Запись N73-05; Нги-Унг-Лян, Кши-На, поместье А-Нор
Маленький Лью собирается к своему сюзерену на Праздник Листопада. Я намерен его сопровождать.
Хорошее было лето. Плодотворное. Я узнал по-настоящему много, но главное — я начинаю привыкать. Я чувствую себя очень славно: похоже, мои отношения с аборигенами налаживаются.
Мать Лью, Госпожа А-Нор, ко мне благоволит. Ещё бы — я из кожи вон лезу, чтобы стать в её маленьком хозяйстве незаменимым. Я — демонстративный бессребреник. Я успел ей объяснить, что на свете один, как перст, что, в сущности, просто искал замену семье и людей, в общении с которыми можно забыть горе — всё отлично сошло. Я получаю за работу гроши, но ем чуть ли не вместе с господами — Лью благоволит ко мне не меньше.
Да, он — старший. У него двое братишек, девяти и семи лет. С тех пор, как их отец умер от какой-то сердечной болезни, сюзерен не платит Семье — и они, непонятно как, существуют на скудный доход с земель. Клочок земли сдается крестьянам в аренду, арендная плата вносится, большей частью, не деньгами, а натурой — Госпожа А-Нор едва сводит концы с концами. Усадьба представляет собой небольшой дом, изрядно подбитый ветром, окруженный обширным и довольно сильно заросшим садом; крыша покрыта не черепицей, а тростником, внутри — чистенько прибранная нищета. Единственные предметы роскоши — книги, письменный прибор, оружие и несколько отличных картин на шёлке, оставшихся с лучших времён. Госпожа А-Нор бережет, как зеницу ока, выходную накидку — а собственное приданое постепенно перешивает в детские костюмчики. Она мне нравится, эта худая, жёсткая женщина с резкими движениями, которая смягчается только в обществе детей. Её моральные принципы неколебимы; в деревне говорят, что Госпожа А-Нор резко развернула к порогу какого-то состоятельного хлыща, пожелавшего на ней жениться. Сказала, что честная женщина принадлежит тому, кто сильнее, а не тому, кто богаче — а сила проверяется только поединком. Это в том смысле, что женщина не может сражаться: если ты проиграл — то это был последний поединок. Гордячка. Вероятно, очень любила мужа; за это говорит ещё и её фигура. По народным приметам, чем сильнее чувства, тем легче и точнее проходит метаморфоза — любящая буквально становится красавицей. Забавно, что у примет есть вполне научное обоснование: жаркая страсть — более сильный гормональный выброс.
Кроме меня, Госпоже А-Нор служит пожилая семейная пара — садовник, он же лакей, и кухарка. Садовник — суровый мужик, ровесник моего персонажа-горца, то есть, ему лет сорок; он давно женат, уже вышел из возраста возможных гормональных перестроек, его лицо огрубело, а тело как бы отлилось в форму, утратив большинство женских чёрточек. Кухарка — смешливая толстая тетка, совсем земная. "Условные женщины" сильно полнеют в двух случаях: при неудачной метаморфозе и от страстной любви к еде — у кухарки второй диагноз. Дети этих почтенных людей изображают свиту Лью, когда и они, и Лью, свободны от домашних забот. Забот хватает — сад, конюшня, птичник, где живет кое-какая живность; я ухаживаю за местной домашней скотиной, делаю массу домашней работы — и наблюдаю именно то, что хотел.
Непринуждённую и непарадную сторону жизни.
У Госпожи А-Нор нет средств содержать домашнего учителя, но детям нужно образование; она учит их сама — у моей Госпожи каллиграфический почерк, отличная память и изощренная фехтовальная техника. Младшие дети учились фехтованию у собственной матери, а их мать, будучи в статусе Юноши, когда-то считалась третьим мечом уезда. Отец Семьи, насколько я понимаю, и вовсе был фехтовальным монстром — до самой смерти он учил детей сюзерена; Лью начинал учиться именно у него, а с мамой только оттачивал мастерство. Теперь он рубится со мной — он совсем непростой противник, у него стальные тросы вместо нервов и правильное воображение убийцы. Будь у Лью боевой опыт, земному фехтовальщику в спарринге с ним приходилось бы несладко.
Ещё Лью и его Второй и Третий Братья, Ет-А и Би, которых родственникам не положено называть по именам, ловят со мной рыбу, собирают саранчу и короедов — кошмарных тварей ростом с сардельку, считаемых местным деликатесом, ставят силки на птиц и учат меня распознавать съедобные грибы. Я — дядька при барчуках, в чистом виде.
Я совершенно погружен в этот мир. Я вижу и слышу вокруг деревню. Я давно понял, отчего срывает с петель и прогрессоров, и этнографов — но дал себе слово не судить аборигенов земными мерками, и с моей психикой на данный момент всё в полном порядке.
Мы с садовником "обрезаем" поросят, которыми Госпоже А-Нор за что-то заплатили. Поросята — очень удачное приобретение. На мой взгляд, зверушки больше напоминают помесь тапира с капибарой, но функционально — форменные свиньи. У них вкусное мясо, они быстро жиреют — и совершенно всеядны. А обрезают их, как большую часть домашних животных — чтобы самцы, созрев, не рвались в драку друг с другом. Получаются не самки, а… хочется назвать результат "боров" или "мерин", скорее, кастрированные самцы. Для получения полноценной самки, во-первых, крайне желателен полноценный поединок, чтобы стресс выбросил в кровь гормоны, необходимые для трансформации, а, во-вторых, после поединка должно произойти спаривание, которое "раскрывает", окончательно формирует вторую половую систему. В обход этих условий получается бесплодное существо, мясной или вьючный скот.
Человека, с которым проделали такую вещь, называют "ничто". "Никудышник". Кошмарная участь преступников, военнопленных и рабов — тюрем в земном понимании нет в этом мире. Попавшегося злодея обрезают, как свинью: он обречен на вечный каторжный труд и общее гадливое презрение. Когда такие материи обсуждаются в присутствии землянина, его начинает мелко трясти, несмотря на любую подготовку, а местные даже ухитряются обсмеивать эту тему.
Во всяком случае, она — не табу. Но тактичные аборигены заметили, что тема мне неприятна, и не особенно распространяются. Я оставляю сбор информации о местной пенитенциарной системе на потом. В конце концов, работа только начата.
Я приобрел репутацию мужика, с трудом выходящего из глубокой депрессии. Это объясняет деревенским жителям мои длинные паузы в разговоре, моменты, когда мне приходится сражаться с раздражением, и этакое подчёркнутое, декларированное целомудрие. Из сочувствия первое время при мне старались не хвастаться женами и не болтать о семейных делах; это и хорошо, и плохо. С одной стороны, мне пришлось долго присматриваться к этой сфере жизни, с другой — у меня была фора, чтобы успеть адаптироваться.