Знакомство по объявлению
Шрифт:
Муж читал газету под орущий не своим голосом телевизор. Майя села рядом на диван. Она уже слегка успокоилась. Но его демонстративное равнодушие подстегнуло ее, и она снова заговорила-заплакала:
— Ты не любишь меня совсем. Не любишь, а только терпишь.
Володя отложил газету, спокойно посмотрел на жену и сказал:
— Ну а если и так. То что?
Развод прошел спокойно. Как могли подготовили родственников. Долго разговаривали с Вероникой. Поочередно и вместе. Втолковывали, как они оба ее любят. И что, в принципе, ничего не меняется. Просто папа будет жить теперь у бабушки с дедушкой.
Сергей долго не мог взять в толк, как можно так, в один день, решиться на развод.
— Ты же говорила, что у вас все хорошо, — в сотый раз повторял он.
— У нас и было все замечательно, — отвечала Майя.
— Тогда почему? Почему? — допытывался он.
— Ну так получилось, — отмахивалась Майя. Объяснять, как все было, почему-то не хотелось. Не хотелось — и все тут.
Майя переходила в новое, разведенное, состояние с трудом. Вроде бы все хорошо. Свободна. Сережа может позвонить и приехать в любой момент. Правда, Майе этого, пожалуй, не слишком хотелось. Володя переехал к родителям, но многие его вещи, книги оставались здесь. И все время казалось, что сейчас раздастся звонок в дверь и он появится на пороге, чмокнет в щеку и спросит: «Ну ты как?» Но он не появлялся. И не звонил.
Вечерами было ужасно одиноко. Иногда раздавался телефонный звонок. Кто-то молчал в трубку. Кто? Не Сережа, понятно. Володя? Да нет, едва ли. Это так на него не похоже. Тогда кто? Вероникины ухажеры? Но все знают, что она бывает в субботу-воскресенье, и то не чаще двух раз в месяц. От этой непонятности хотелось плакать. Что Майя и делала. Приезжала Вероника, жалела ее и говорила: «Мамочка, ну, может, хватит уже? Может, позвонишь папе? Мне кажется, он только этого и ждет». Что она могла ответить дочери? Рассказать про Сережу и объяснить, что, возвращаясь к мужу, она должна отказаться от этой, последней в своей жизни, любви? И рассказать невозможно. И отказаться невозможно.
Сережа, понимая Майкино состояние, был нежен и заботлив. Звонил намного чаще, чем раньше. И слов о любви говорил больше. Но встречались они по-прежнему редко: два-три раза в месяц. На другом варианте Майя не настаивала, зная, что для Сергея на первом месте работа, на втором — семья и уж на третьем — она, Майка. «Главное, чтоб не ниже третьего места», — думала Майя. Ниже — не хотелось. Очень не хотелось.
Как-то, передав Сереже на пейджер «Позвони мне, позвони» и не дождавшись живительного звонка, Майя набрала его домашний номер, чего никогда раньше не делала. Услышав приятный, низко-детский голос Лены, она положила трубку. Странно. Сережа говорил, что жена с детьми в деревне. И если он не позвонит в субботу-воскресенье, значит, уехал к ним.
Сергей объявился в понедельник. Сказал, что очень соскучился и сейчас подъедет. Он по-прежнему останавливал машину за соседним домом, и Майя по-прежнему шла к ней оглядываясь, не желая быть увиденной кем-то из знакомых.
— Куда поедем? — спросил Сережа, погладив, по обыкновению, Майкину коленку.
— К нам поедем, — ответила Майя, ощутив, как всегда, острый приступ нежности и желания.
В самый неподходящий момент, момент почти наивысшего блаженства, Майя, вдруг замерев и высвободившись из-под красивого и сильного Сережиного тела, спросила:
— Ты ездил к одной из Наташ?
— Когда? — Он растерялся, но глаз не отвел — и это вселило надежду.
— В субботу или в воскресенье.
— Ну, Майка, ну что ты, — незнакомо-суетливо заговорил Сергей — и от надежды не осталось и следа.
Обняв ее одной рукой, он начал зацеловывать Майкины шею, плечи, грудь, а вторую руку между тем держал на ее губах.
— Не затыкай мне рот!
Майка вывернулась, вскочила с постели, набросив халат. Она отошла к окну и застыла у него, глядя на улицу и не зная, не понимая, что ей делать дальше.
Надо одеваться и ехать домой. Что-то говорить, объяснять не было сил. Все и так ясно. Но ведь можно, можно было бы не затевать этот разговор, подозрения потихоньку рассосались бы — и все было бы хорошо. Но поздно. Не было ни ревности, ни ненависти, ни жалости к себе. Не было ничего. Ни-че-го. Когда она вчера в деталях представляла себе этот разговор, то ей рисовалось два варианта.
Первый. Он, конечно, не ездил ни к какой Наташе, он любит только ее, такую глупенькую девочку. Она бы на его заверения откликнулась просветленными слезами радости, он бы вытирал ее слезы, и после всех выяснений они предались бы любви. И это было бы головокружительно и божественно. Как всегда. Только еще лучше.
А второй вариант выглядел примерно так же, как сейчас. Выяснилось, что он ездил к Наташе. Объяснений слышать она не хотела. Ушла, заливаясь слезами и успев промолвить на прощанье: «Я так долго тебя искала и не думала, что так быстро потеряю».
Вчера, когда Майя все это представляла, все слезы она тогда же и выплакала. Сейчас глаза были сухими. Заготовленная фраза забылась, да и едва ли она могла пригодиться. Майка оделась и пошла к двери. Что делал он в это время? Она не посмотрела в его сторону, но боковым зрением видела, что он оставался сидеть на постели. Кажется, обхватив голову руками.
Она побежала вниз по лестнице. Оступилась, сообразила, что опять может загреметь с нее, как это было совсем недавно, и пошла медленно, внимательно рассматривая каждую ступеньку.
Майя вышла из подъезда, не понимая, в какую же сторону ей идти. Но шла и шла… Потом остановилась: не было видно ни дороги, ни троллейбусной остановки. Дворы, качели, дети…
Остановилась она у какой-то кособокой песочницы, хотела сесть на деревянный бортик, но вдруг поняла, что делать этого нельзя. Потому что она — никакая не Майка, а снова — Майя Сергеевна Соколова, кандидат филологических наук, преподаватель университета. И ей — сорок два. Не меньше. Ни годом.
Стало еще грустнее, чем было вчера. Чем было двадцать минут назад. Но, грустя и перебирая-переплетая пряди невеселых мыслей, Майя Сергеевна вдруг обнаружила среди них одну вполне симпатичную и бодрую. Она с удовольствием не просто произнесла, а выкрикнула ее, рубанув при этом рукой воздух: «Да разве это много!» Проходящая мимо старушка шарахнулась в сторону и мелко перекрестилась.
Вечером, как всегда, раздался звонок. Майя услышала молчание, родное и очень нужное. Она не стала класть трубку. Держала ее то у уха, то — когда уставала — на коленях, то клала рядом с собой на подушку. Потом подвинула телефон на полу поближе к дивану, улеглась поудобнее и, прижав трубку к уху двумя руками, заснула. А проснулась среди ночи оттого, что Володя (тоже, видимо, устав и намучившись со своей трубкой, в которую счастливо сопела Майя) сказал: «Майка, хватит дрыхнуть. Давай поговорим».