Знакомство по объявлению
Шрифт:
На следующий день после вечера в инструкторскую пришел лейтенант Женя, с которым Наталья танцевала на вечере раз несколько. Женя принес стихи и объяснился в любви. Это было необыкновенно приятно, и она не отказала себе в удовольствии рассказать об этом в присутствии начальника. Тот помрачнел и сказал несколько колкостей в ее адрес. Наталья проплакала весь вечер.
А потом было грандиозное мероприятие, посвященное 70-летию Октябрьской революции. По залу в свете перекрещивающихся лучей прожекторов шли революционные матросы с винтовками наперевес. Начальник играл меньшевика, а Наталья в красном узком платье с длинным белым шарфом читала чьи-то воспоминания о том, как Ленин выступал с броневика. Хор, состоящий из личного состава и младших офицеров, обладавших маломальским слухом, пел: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». На концовку пустили детей, которые чисто и трогательно выводили: «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?»
Под «Аврору» Наталья плакала за кулисами от счастья, что все снова удалось, от гордости за советскую державу и от чего-то еще, щемяще-возвышенного. Подошел начальник, еще не вышедший из образа и не снявший меньшевистского пальто с каракулевым воротником, и вытер ей слезы концом ее белого шарфа. Потом поцеловал в щеку и сказал: «Спасибо вам, Наташа». Она замерла и от поцелуя, и от того, что Самойленко назвал ее не по имени-отчеству, как обычно, а только по имени. И имя было незнакомое, не ее.
Успех окрылил всех участников революционного спектакля, все почувствовали себя актерами и хотели продолжать в том же духе. Как раз в это время «Юность» напечатала потрясающую сказку Леонида Филатова «Про Федота-стрельца». На читку собрались в Натальиной квартире. Муж суетился, наливал артистам. Артисты пили, хохотали и распределяли роли. Начальнику ДОФа по рангу полагался генерал; Наталье, как режиссеру, не полагалось вроде бы ничего. Но решили, что она будет Марусей.
— Маруся — красавица, — возражала Наталья.
— Ничего, — успокаивали ее, — со сцены не очень лица видны, главное, накраситься посильней.
Однажды после репетиции начальник пошел ее провожать. Была на редкость тихая погода. Падал снег. Его было много-много. Они шли по Вьюжному, вниз, к причалам. И тогда еще не боялись, что их кто-нибудь может увидеть. А самая важная Его фраза звучала так: «Наташа, я все чаще ловлю себя на мысли, что мне хочется вам нравиться». Наталье ничего умного в ответ не сочинилось, поэтому она промолчала. Она молчала и думала: неужели она когда-нибудь назовет Его по имени? И от этой мысли в голове становилось туманно, сердце замирало и хотелось плакать. После очередного провожания Самойленко напросился к ней на кофе. Пили они, правда, чай, так как кофе не оказалось. И смотрели по телевизору сказку «Золушка». Посмотрели. Он поблагодарил и ушел.
Потом, когда она наконец первый раз произнесла Его имя, не продолжив отчеством, когда Он поцеловал ее и сказал: «Такие, как ты, давно уже не живут», — она поняла, что надо, наверное, остановиться. Но было уже поздно…
«Такие, как ты, давно уже не живут» — это стало Его коронной фразой. И она звучала за эти полтора года очень часто. Но Наталья помнила каждую. И помнила, когда и при каких обстоятельствах Он говорил ей это.
Однажды Наталья рассказала Ему, как она привела к себе в однокомнатную квартиру лейтенантскую семью с полуторагодовалым ребенком. Ну получилось так. Они приехали. А жить негде. Их бы, конечно, куда-нибудь пристроили, но они попались на глаза именно ей, Наталье.
В десятом часу вечера (у нее поздно закончилась репетиция) в фойе ДОФа сидел грустный-прегрустный лейтенант, рядом туда-сюда ходила и плакала на ходу молоденькая девушка, видимо, его жена, а на коленях вахтерши бабы Зины сидел ребенок и восхищенно перебирал ключи.
— Вишь ты, — сказала баба Зина. — Этих никуда не поселили. Всех, кто сегодня приехал, разобрали. Кого в гостиницу, кого куда. А этих вот — никуда. Забыли про них, что ли? Дите все измучилось.
Но «дите» выглядело в отличие от своих родителей очень даже бодро. А баба Зина продолжала шепотом:
— И малый-то какой-то пентюх. Вроде ходил куда-то, куда-то звонил — а вот все тут сидят. Что мне с ними делать-то, Наталья Петровна?
Из-за большой кухни с диваном-кроватью Наталья считала свою квартиру двухкомнатной и не видела проблемы. Они с мужем поспят на кухне, а лейтенантская семья переночует в комнате. Но комната была уже занята спящим мужем. Наталья разместила всех на кухне, показала удобства, накрыла на стол. И пошла будить мужа. Она тихонечко пыталась ему втолковать, что нужно встать, поздороваться и перебраться на кухню. А на этом диване будут спать уставшие лейтенант с женой, а в Олькиной кроватке (дочка была на «большой земле», у мамы) — их малыш. Муж ничего не понял, но вставать наотрез отказался.
Лейтенантская семья согласна была перекантоваться на кухне, и это место закрепилось за ними без малого на две недели. Правда, там они только ночевали, а обитали на территории всей квартиры. И это почему-то очень плохо переносил Натальин муж. В один прекрасный день (кажется, в воскресный; «квартирантов» не было, они отправились в магазин, оставив спящего ребенка на Наталью) он заявил, что если «эти» в ближайшие дни не уберутся, то он будет жить на корабле (подводники свою лодку кораблем называют). Наталья устроила мужу тихий скандал (громкий было нельзя: ребенок спал), апофеозом которого стала фраза: «С такими, как ты, коммунизм никогда не построишь!»
Когда Наталья все это однажды рассказала, Самойленко хохотал до слез. А потом посмотрел на нее долгим-долгим взглядом и сказал: «Боже мой, откуда ты взялась? Ведь такие, как ты, давно уже не живут».
А еще после одного случая слова эти стали ритуалом. Каждодневным. И очень нужным.
В ДОФ привезли тогда фильм «Покаяние». О фильме много говорили, писали, и было ясно, что нужно посмотреть. Начальник решил устроить показ фильма для своих сотрудников в рабочее время. Вернее, это решила Наталья. Идти вечером на двухсерийный фильм не хотелось, а не посмотреть было никак нельзя. Самойленко долго сомневался. В рабочее время надо работать, на носу 9 Мая, планируется куча мероприятий. Наталья, услышав, что ее план под угрозой срыва, захлопнула дверь кабинета и медленно пошла на Него, внимательно и призывно глядя в глаза. Он развернулся вместе с креслом, усадил Наталью к себе на колени и сказал:
— Ну если ты считаешь это возможным…
— Я считаю это необходимым, — сказала Наталья, целуя Его в нос. Потом откинулась назад, посмотрела на нос в ее губной помаде и сказала: «Красиво. Так и ходи».
На следующий день все дофовцы смотрели «Покаяние». Во время фильма Наталья держалась мужественно, а на последних кадрах выскочила из зала, чтобы не быть втянутой ни в какое обсуждение, даже на самом примитивном уровне с вопросами: «Ну как фильм?» — и с фразами типа: «Я ожидала большего». Наталья большего не ожидала, фильм потряс ее, она рыдала в инструкторской, уронив голову на стол. Не найдя ее в зале, начальник зашел в инструкторскую. Она подняла зареванное лицо с глазами, смотрящими сквозь него, и снова легла на стол. Он остановился, постоял, хотел, наверное, подойти, но не осмелился.