Знакомство
Шрифт:
Искушение было очень велико! На мне жёсткие ботинки, шнурки завязаны туго, так что при ударе я их не потеряю. Я остался на месте, глядя крепышу в область солнечного сплетения, краем глаза фиксируя асфальт под ногами. Низкое солнце светило мне в спину, и я понимал, что тень на асфальте я увижу своевременно.
Если он ничего не понял и снова опустится на четвереньки у меня за спиной, пару зубов я ему вышибу! Нужно только не позволить крепышу уцепиться за рукав или воротник пальто руками. Он массивнее меня, и я сразу потеряю все мои преимущества. Так думал я, украдкой наблюдая, как тень на асфальте
Я улыбнулся крепышу, на полметра отпрыгнул влево, разворачиваясь в воздухе на сто восемьдесят градусов, легко приземлился на носки и выпрямляясь нанёс Шнуру тупым, прочным носком ботинка страшный удар в подбородок. Как меня научил Славка, мой приятель из старшей, "мастерской", как мы между собой её называли, группы самбо, я ещё громко вскрикнул при этом.
***
По поводу улыбки мне Славка популярно объяснил. Говорит, это элемент психического давления. Ты таким образом пытаешься противника заранее сломать. Когда я не поверил, он предложил мне подумать над тем, как воспринимается широкая улыбка вначале, и как она воспринимается потом, если человек, дружелюбно улыбаясь, тебе внезапно под дых ударит.
— После этого такая улыбка уже будет восприниматься остальными, как серьёзная угроза!
***
Я тут же сделал широкий шаг вперёд с поворотом на девяносто, готовясь маневрировать, если увижу несущуюся на меня тушу крепыша. Но оказалось, что оба оставшихся противника, открыв рты смотрят на своего друга, который лежит на асфальте и не двигается. Судя по тому, какой звук издали зубы последнего, они если и не вылетели, то покрошились изрядно.
— Давно хотел это сделать… — широко улыбаясь, громко сообщил я и сделал шаг вперёд, возвращаясь в прежнюю позицию.
Согнув руки в локтях, я сделал обманное падающее движение корпусом в сторону второго пацана. Мне нужно было его напугать, и это удалось. Пацан отпрыгнул чуть ли не на два метра назад и едва не ляпнулся на жопу, зацепившись каблуком за ямку в асфальте.
Теперь посмотрим, достанет крепыш свой ножик или побоится? Я чувствовал своё преимущество и поэтому протянул к нему раскрытую руку и, по-прежнему улыбаясь, сообщил ему, что он мне кое что должен.
— Слышь, ты, кабан! Ты в прошлом году у моего друга двадцать копеек отобрал. Ты мне теперь должен сорок!
Вот теперь можно было взглянуть ему в глаза. Только не забывать улыбаться. Мне нравилось, как он стоял. До него не больше двух метров, левая рука опущена вдоль тела, правая в кармане. Непосредственной опасности он не чувствует. Стоит набычившись, с ненавистью глядя мне в глаза, рожа красная. Долго ждать не следует. Если попытается вытащить руку из кармана, буду сразу бить!
От удара он может и не упасть, очень уж массивный, но тяжёлая боксёрская груша, когда у меня удар удавался, отлетала на метр. Посмотрим… В любом случае, удар должен выйти болезненным. Я мельком оглянулся назад, убедился, что кроме Кати поблизости нет ни единой души. Как бы дальше ни вышло, нам с ней нужно будет отсюда смываться.
Последнее я додумывал уже в прыжке с разворота. Удар получился знатным! Каблуком правой ноги я метил, как и учил Славка, в точку отстоящую на десять сантиметров вглубь его пальто. Кабан не просто упал навзничь, а ещё и перевернулся
Второй его друг тут же развернулся и быстро побежал. Шнур уже пришёл в себя и полулежал на асфальте, прислонившись затылком и плечом к чугунному ограждению. Тряся головой, он меланхолично сплёвывал себе на пальто кровь вперемешку с густой слюной. Жив гадёныш и ладно!
Надо было уходить, но я не удержался от маленькой мести. Подскочив к Кабану, который уже перевернулся на спину и полусидел, опираясь на локти, я потребовал:
— Слышь, ты, где мои сорок копеек? Ну!.. — я занёс кулак для удара.
Кабан вжал голову в плечи, сел прямо и сунул руку в правый карман. Я на всякий случай отодвинулся. Он правша, и нож у него должен лежать в правом кармане. Но Кабан не помышлял о мести. Когда он вытащил руку, на его ладони лежала целая гора мелочи, вперемешку с табачными крошками. Он протянул ладонь мне. Глаза у него были круглыми и испуганными. Левой рукой он держался за грудь.
Я выбрал две двадцатки и, улыбаясь, сказал ему напоследок:
— Слышь, ты, сучёнок! Увижу тебя или твоих дружков в наших дворах, вы уже так легко не отделаетесь. Кивни, если понял?
Сучёнок послушно кивнул, и я выпрямился. Вот теперь нужно было сматываться, потому что в улицу из-за угла завернула толстая тётка с двумя авоськами. Я подлетел к Кате, схватил её за руку и шепнул на ходу:
— Бежим!
И мы побежали! Если я сначала хотел пойти с ней в гастроном в том доме, где она жила, то теперь передумал. Сейчас эта тётка увидит разбитую рожу Шнура и поднимет вой. Ну это ладно, но она вполне может вызвать милицию. Если эти гады окажутся ещё и стукачами, меня найдут довольно быстро. Они могут вспомнить двор, в котором они меня в прошлом году видели. А могут и не вспомнить…
Но, даже если они ничего не расскажут, тётка могла запомнить Катю. Я-то успел натянуть на голову шапку и даже опустить козырёк, когда мы быстрым шагом проходили мимо неё и заворачивали за угол, но Катя очень приметная девочка.
Если поймают — прощай тренировки! Из секции меня выпрут на раз. А могут и на учёт в детской комнате милиции поставить! И тогда мать узнает! Вот это будет катастрофа… Короче, нужно отсидеться дома и понаблюдать из окна.
Всё это я объяснил Кате, когда мы уже оказались дома. А потом, широко ухмыльнувшись, продемонстрировал ей те самые сорок копеек. Сказал, что двадцать копеек верну Серёжке, когда он осенью вернётся домой, а оставшиеся двадцать — моя честно завоёванная в бою добыча, то есть трофей, который мы с ней смело можем прокутить!
На улице Катя держалась хорошо, а вот дома её начало трясти, и она расплакалась. На её всхлипывания вышла из спальни Марго, которая расположилась там за письменным столом со своими графиками и таблицами. Марго, натурально, всполошилась, спросила меня, чем я её обидел. Когда я ответил, что ничем, забрала её с собой в зал, там села на диван и усадила Катю к себе на коленки.
Я побежал за валерьянкой, а когда вернулся, встал на колени перед ними обеими и ложечку за ложечкой подносил к дрожащим губам Катюши. Марго я объяснил, что мне пришлось подраться, а Катя стала свидетелем этого и перепугалась. В детали я не вдавался.