Знакомые страсти
Шрифт:
— Какая прелесть! — едва не расплакалась Малышка. — Эйми, милая, тебе пришлось потрудиться!
Эйми вспыхнула от удовольствия.
— Ну что ты! Ведь после рождения малыша ты тут в первый раз. А вот приготовила я только макароны с сыром. Надеюсь, ты не против. Похоже, это единственное, что Дикки нравится в моем приготовлении.
— Это уж слишком. — Дикки ласково шлепнул ее. — Вчера, например, у тебя не сгорели сосиски. Уже шаг вперед!
Малышку удивил его тон. На самом деле Эйми была великолепной поварихой. Так как у нее в школе не учили готовить (девочек нельзя насильно принуждать к неинтересному домашнему труду, считала передовая директриса), Эйми училась поварскому искусству на вечерних курсах.
— Боюсь, Дикки нравятся простые блюда, — сказала Эйми, состроив гримаску и застенчиво засмеявшись.
— Она старается, — заявил Дикки с такой самоуверенностью, что Малышке захотелось перегнуться через стол и залепить ему пощечину.
Почему эта идиотка не постоит за себя? И неожиданно ей пришла в голову ужасная мысль, что, наверное, она сама виновата в кротости Эйми! Ей-то казалось, что она поступила разумно, защитив Эйми от тщеславного эгоизма Джеймса и направив ее помыслы на то, что она любила и умела делать, — стряпанье, шитье, чтобы она могла исполнить свою мечту о счастье и стать хорошей женой и матерью. А теперь получается, что она отдала свою приемную дочь в руки человека, который унижаетее. И у Эйми ни малейшего представления, как с этим справиться. Никак этого не желая, Малышка причинила ей зло. Сама за долгие годы ни слова не сказала Джеймсу поперек и падчерицу научила подчиняться, передала ей свое тогдашнее представление о жизни, как двоюродный дед передал ее сынишке свой ужасный нос. Если Эйми будет следовать плохому примеру своей мачехи и покорно позволять Дикки насмехаться над собой, в конце концов ей и вовсе с ним не сладить!
Пока еще у них как будто все в порядке. Они все еще любят друг друга и упиваются своим счастьем. Об этом говорят и их взгляды, и улыбки, когда они случайно соприкасаются руками или прижимаются друг к другу, столкнувшись в узком проходе. А может быть, Дикки в самом деле не нравится изысканная еда, может быть, его внешность обманчива и у него слабый желудок. Или все-таки Эйми потихоньку просвещает его. Макароны с сыром, в которые она добавила немножко чеснока и специи, ей удались на славу, а салат мог бы украсить стол любого гурмана: грибы, сельдерей, хрустящие сердечки из салата-латука, немного базилика и эстрагона. Расхваливая приготовленную Эйми еду и гордость Дикки — вино, в самом деле оказавшееся отличным бургундским, Малышка вспомнила, как маленькой Эйми всегда удавалось в конце концов добиться от Джеймса того, что ей было нужно.
От вина Малышка повеселела, а после трех бокалов и вовсе подумала, что жизнь у ее падчерицы совсем не такая плохая, как ей поначалу показалось. Ничего нельзя знать заранее. Люди ведут себя так, а потом — раз! — и все у них иначе. Мы — это то, что мы сами творим из себя, а не то, что из нас творят другие! После ланча, глядя, как Эйми кормит малыша, пока Дикки варил кофе, она размышляла о том, что мальчик подрастет и сможет, если ему захочется, сделать пластическую операцию! От носов ее мысли перешли на двоюродного дядю Джеймса, а потом и на самого Джеймса, и она спросила:
— Эйми, дорогая, а папа уже навестил тебя после больницы? Как он чувствует себя в роли дедушки?
И Эйми, и Дикки долго молчали. Эйми отняла сынишку от груди и, держа его вертикально, поверх его лысой головки посмотрела на Дикки, который не отрываясь смотрел на нее, опуская вниз уголки твердых губ. Потом оба обратили взгляды на Малышку.
Она испугалась.
— Как Джеймс?
Эйми зарделась, и Малышка переспросила:
— Он не заболел?
Эйми и Дикки покачали головами. Малышка не сводила с них глаз.
— Тогда в чем дело? Что-нибудь не так с его новым назначением?
Она подумала — заставиласебя подумать: «Ах, бедняжка Джеймс!»
— Ну же, Эйми, рассказывай, — сказал Дикки.
— Не могу, — прошептала Эйми.
Она похлопала малыша по спинке и вытерла капельки молока с его губок.
Дикки вздохнул.
— Ну ладно. Вам ведь все равно нужно знать. У него связь с секретаршей. В следующем месяце они вместе едут в Париж. Он привез ее к нам. Должен сказать, такого нахальствая от него не ожидал.
Эйми заплакала.
— И это после цирка,который он устроил! — рыдала Эйми. — Нет, он не говорил, что ты виновата в вашем разрыве, но притворялся таким печальным — уже этим как бы виня тебя, разве нет? Зато он говорил, как ты, не предупредив его, уехала, а ему пришлось всем заниматься! Вот уж чушь! Ужасно! Даже теперь он говорит, что его отношения с секретаршей не зашли бы так далеко — ведь правда, Дикки, он так говорит? — если бы ты не уехала из Уэстбриджа. Словно это ты виновата. Мне нужен кто-то, кто будет заботиться обо мне, коли твоя мачеха так безжалостно меня бросила!Это его слова. Даже ее не постеснялся. Эмили. Эмили Харрис. Так ее зовут. Впрочем, ты ведь знаешь его секретаршу. Она много лет работала у него. Должна сказать, мне немножко ее жаль. Он ведь совершенное чудовище! — Эйми шмыгнула носом, а когда Дикки дал ей свой носовой платок, положила малыша на животик и высморкалась. — Хотя я рада, что он высказал все это в присутствии Дикки. Ведь Дикки прежде не понимал. Он думал, в вашем разрыве виноват не толькопапа. Всегда виноваты оба,так он все время говорил. А теперь он сам убедился!
— Я был в шоке, — без тени улыбки проговорил Дикки. Он подошел к Малышке и жестом мужчины, берущего женщину под свою защиту, положил руку ей на плечо. — Если я могу что-то для вас сделать, только скажите. Хотите, я поговорю с вашими адвокатами? Я хочу сказать, иногда мужчина… — Он нахмурился. — Я хочу сказать, Адриан не…
— Спасибо.
Малышка коснулась руки Дикки и улыбнулась ему. Надо же так ошибиться! А ведь его прежнее отношение к ней было совершенно естественным. Не успел сам стать мужем, как ему пришлось наблюдать крушение семьи. Конечно же, его это испугало. Да и взгляды на долг жены у него наверняка жесткие! Пусть он не очень умен, зато, вне всяких сомнений, надежен.
Эйми рассмеялась не без некоторой доли истеричности.
— Знаешь, зачем папа приезжал к нам? Сообщить, что не может увеличить мое содержание. Правда, мы и не очень-то рассчитывали на него. Нет, я рассчитывала. Немножко. А он сказал, что, возможно, даже станет давать меньше! Теперь ему, видите ли, придется содержать двух женщин. Так он сказал. — Эйми проглотила слезы. — Ведь Эмили должна будет оставить работу.
— Она беременна? — спросила Малышка.
И сказала себе: я должна чувствовать себя униженной! А она не чувствовала ничего, кроме любопытства. Какой же Джеймс, однако, подлый лицемер, почти с нежностью подумала она, припомнив, что за представление он разыграл в их последний совместный вечер. Какую драму он сделал из своего желания обрести «свободу», а на самом-то деле ему просто виделась удобная двойная жизнь: с секретаршей в Париже и маленькой женушкой, стерегущей ее дом в Уэстбридже. Наверно, ему все же было стыдно банального подтекста.
— Ну и какая она? — спросила Малышка. — Я никогда ее не видела, только разговаривала с ней по телефону. Джеймс был против того, чтобы я заезжала за ним в контору. Он говорил, что дом — это дом, а работа — работа и не надо их смешивать.
Эйми хихикнула.
— Она старше тебя. В общем, совсем старая. Лет тридцати семи — тридцати восьми. Некрасивая, но с хорошей фигурой — если она беременна, то пока это незаметно. Деловая. Все время настороже— похожа на фокстерьера. Все время смотрела на папу, словно в любую минуту была готова вытащить блокнот и ручку и начать стенографировать.