Знакомые страсти
Шрифт:
— Помню, помню. Придется вам предупредить Бланш и Сэма и ни в коем случае не показывать фотографии тете Блодвен. Впрочем, если папуле уж очень захочется похвастать ими, а так оно наверняка и будет, ведь они в самом деле хороши и он законно гордится ими, то не говорите, когда они сделаны. — Малышка хихикнула. — Да нет, я понимаю, как все сложно. Все время ходи и оглядывайся.
Малышка хотела повеселить мафочку, но та лишь тяжело вздохнула.
— Иногда мне кажется, это какая-то семейная болезнь, все время тайны и интриги. Наследственная болезнь, против которой они все оказались бессильны. Нехорошо так говорить, но на этой неделе были мгновения, когда я думала о том, какой стала бы Грейс, если бы успела повзрослеть!
Мафочка печально рассмеялась, а Малышка подумала, что такие печальные шутки не в характере ее приемной матери, значит, она действительно на грани срыва. Ее уже измучила Флоренс, а впереди еще Блодвен, и она будет вместе с ними в маленькой квартирке. Поневоле впутается в их сложные отношения с былыми Любовями и новыми кроватями. Бедная мафочка, ох, беднаямафочка — милая, открытая, прямая! У Малышки стало тяжело на сердце.
— Я знаю, как трудно с Маддами, — весело и ласково проговорила она, — но ты не должна позволять им мучить себя. И, пожалуйста, не думай о том, какой стала бы Грейс. В конце концов, ей повезло, ведь у нее была ты, разве не так? Девочки, как правило, похожи на своих матерей!
В воскресенье Малышка ехала в Брайтон (надев новый костюм от Уллы Уорд и туфли от «Феррогамо», купленные накануне, в субботу) и думала о том, что не самым тактичным образом обошлась со своей приемной матерью. Правда, мафочка как будто не обиделась.
— Спасибо, дорогая, — сказала она. — Ты совершенно права, извини, я просто старая дура.
Но, возможно, потом ей могло прийти в голову, что Малышка ласково, но упрекает ее, напоминая таким образом, что она не родная мать. Да нет, даже не упрекает. Просто напоминает, как ей больно, ведь никто не скажет, что она пошла в мафочку.
Ей припомнились слова Джеймса о Пэнси. У него, видите ли, были опасения насчет того, какой она станет. Однако в отличие от мафочки он боялся или делал вид, будто боялся неизвестности. Что же хуже? Знать или не знать? Скорее всего, если один из предков был убийцей или сумасшедшим, то гораздо приятнее оставаться в неведении. Подобно Джеймсу. Он был единственным ребенком у своих родителей. Его отец и мать тоже были единственными детьми. Отец умер молодым от рака. Если не считать матери, тщеславной стареющей красотки, которая назвала юную жену своего сына Малышкой (маленькой женой Джеймса!), и угрюмого двоюродного деда с огромным носом, объявившегося на свадьбе и поздравившего Мартина Мадда со свалившимся на него счастьем, так как его дочь «вышла замуж за приличные деньги», Малышка не видела никаких других родственников своего мужа и даже не слышала о них. Не исключено, злорадствуя, думала она, пока ехала в старом «рено» в Брайтон, что все тюрьмы и психушки в Британском королевстве переполнены родственниками Джеймса! Как жаль, что она не подумала об этом раньше, когда он сокрушался о предках Пэнси!
— Esprit de l'escalier [5] , дорогуша, — сказала она вслух и рассмеялась.
До чего же все это глупо,решила Малышка, отсмеявшись. Наверное, интересно знать, кто твои родители и родители твоих родителей, установить биологическую связь с прошлым, но в общем-то это не важно!(Это было важно для Эдипа, однако его случай особый!) Лишь профессионалы, которые занимаются генетикой и генеалогией, по-настоящему озабочены всеми этими древностями, а нормальные люди (Малышка верила, что она нормальная!) не тратят зря время, тем более нервы, размышляя о своих далеких предках.
5
Задним умом крепка (фр.).
Через полчаса, наклонившись над колыбелькой с голубыми ленточками, Малышка думала о том, что лучше Эйми не помнить своего двоюродного деда. Пока носик ее сынишки казался смешным и милым клювиком на младенческом личике, но он уже напоминал (во всяком случае Малышке, которую старик поцеловал на ее свадьбе) нос его родственника. Бедняжка, пожалела его Малышка, представив огромный, красный протуберанец на крошечном, красном, сморщенном личике. Вот уж наследство так наследство!
— Ну, бабушка, как он вам? — спросил Дикки. — Жуткий носатик, правда? Можно подумать, что он принадлежит к Избранному народу, правда?
— Насколько я помню, прадедушка Эйми, дед ее матери, был евреем, — соврала, мило улыбаясь, Малышка, желая поставить Дикки на место.
Несмотря на это дурацкое замечание (именнодурацкое, потому что так, не имея в виду ничего плохого, мог сказать любой парень вроде Дикки), Малышка хотела относиться к нему по-доброму. Он был очень радушен, когда, решив не посылать длинное веселое письмо, она позвонила по телефону и спросила, не может ли приехать в гости.
— Вот здорово! — крикнул он. — Приезжайте к ланчу! Чем богаты, тем и рады! Правда, моя маленькая женушка еще не лучшая в мире повариха, но вино я вам обещаю классное!
И, назвав Малышку «бабушкой», Дикки явно хотел доставить ей удовольствие: таким образом он дал ей понять, что она может рассчитывать на определенное место в их семье. Хотя, не исключено, он подумал и о том, что если у нее несравнимо меньше денег, чем у Джеймса или у его матери, то она сумеет (в отличие от них) быть полезной в других отношениях. Например, в роли надежной и бесплатной няни!
Малышка постаралась отогнать от себя эту мысль. Если ей не по силам заставить себя полюбить Дикки, то все же нет смысла растравлять в себе нелюбовь к нему. Пусть он какой ни на есть грубый, вульгарный, корыстный, самое главное (единственно главное, поправила она себя) то, что Эйми с ним счастлива. В этом не приходилось сомневаться. Счастьем сияли ее лицо, ее ясные глаза, ее большой смеющийся рот. Она вся лучилась гордостью за своего сына, за свой новый дом с коврами от одной кремовой стены до другой, за своего глупого красивого молодого мужа. Малышка подумала, что прежде она как-то не задумывалась о том, что Дикки на редкость красив. И сексуален. Его мускулистое тело было крепким, как наливное яблоко! Даже квадратная копилка рта была по-своему, по-мужски привлекательна, не говоря уж о пухлых, гладких, блестящих губах. Наверное, он отличный любовник. Даже наверняка. Не очень изобретательный, возможно, но страстный, неутомимый и сильный…
Выбросив из головы картинку с обнаженным и возбужденным Дикки, прыгающим на ее диван-кровать в квартире мисс Лэйси, Малышка торопливо произнесла:
— Малыш — чудо! Правда. У большинства ведь совершенно неоформленные лица, а у него с его носиком чувствуется характер.
— Малышка, дорогая! — Когда они вышли из детской и стали спускаться по лестнице, Эйми обняла Малышку и крепко прижала ее к себе. От нее исходил приятный запах молока и здоровья. Прелестная, крепкая, здоровая, молодая женщина. — Я так рада, что он тебе понравился! Мне не терпелось показать его тебе, и я ужасно расстроилась из-за твоей простуды. Хотя, уверена, он не заразился бы от тебя, ведь младенцы, которых кормят грудью, не заражаются, правда? Выглядишь ты отлично. Немного похудела, да? И костюм на тебе прелесть. Он очень тебе идет, правда, Дикки?
— Я только вчера купила его, — скромно потупившись, произнесла Малышка.
Она боялась увидеть двусмысленную ухмылку на лице Дикки.
— Здорово! — произнес он снисходительно добродушным тоном. Тогда Малышка открыла глаза и увидела, что Дикки смотрит на Эйми. — Как насчет ланча, лентяйка? — И он похлопал себя по плоскому крепкому животу. — Позаботься-ка о моем желудке, пока их высочество почивают.
Стол был накрыт в кухне: разноцветные подставочки, столовое серебро и вино на серебряном подносе, свечи, затейливо сложенные дамасские салфетки.