Знаковые люди
Шрифт:
В своем пространном интервью телеканалу PBS Фридман указал, что в 1973 году, когда военная хунта свергла правительство Альенде и установила в Чили диктатуру, в стране практически не осталось грамотных экономистов-немарксистов, за исключением трех десятков молодых специалистов, в свое время учившихся у Фридмана в Чикаго. Именно эти «чикагские мальчики», а не хунта пригласили его в Чили выступить с циклом лекций о способах восстановления рыночной экономики (главным образом их волновал рост инфляции). Фридман пробыл в Сантьяго пять дней, прочитал несколько лекций («потом я читал точно такие же ив Югославии, и в Китае»), а с хунтой, по его словам, никаких официальных контактов не имел.
Что касается чилийского «ренессанса», то полемика вокруг него не утихает по сей день. Для сторонников монетаризма этот эксперимент – блестящий пример того, как свободный рынок реанимировал почти «загнувшуюся» экономику. При этом щекотливый вопрос об особых, почти стерильных условиях проведения эксперимента (политическая оппозиция, профсоюзы и прочие недовольные были устранены Пиночетом) старательно обходится стороной. Как и роль внешних помощников, прежде всего США, в финансовой подпитке «экономического чуда».
Между тем на последнее обстоятельство особенно напирают оппоненты монетаристов. Они же не устают напоминать о «долгосрочных» результатах чилийского эксперимента: когда в 1982 году западную экономику поразил очередной масштабный кризис, «чилийское чудо» немедленно приказало долго жить. Инвестиции испарились без следа, внешний долг вырос до астрономических размеров, а безработица достигла почти 40 %. К 1989 году 41 % населения страны относился к категории «бедное», а треть этой части пребывала за гранью нищеты.
И конечно, главные копья ломаются вокруг древней проблемы цели и средств: возможна ли «чистая победа» монетаризма в одной отдельно взятой стране – в отсутствие давления извне и подавления меньшинством (реформаторами) большинства?
О чилийском диктаторе и его методах Фридман высказался определенно: «Ничего хорошего о политическом режиме Пиночета я сказать не могу. Это были ужасные годы. Базовые принципы военной организации прямо противоположны принципам свободного рынка и свободного общества. Это крайняя форма централизованного управления». После чего сделал необходимое пояснение: «Настоящее чилийское чудо состояло не в экономических успехах страны, а в том, что хунта пошла против своих принципов и поддержала рыночные преобразования».
Эти заявления, разумеется, не успокоили политических либералов, которым их оппоненты – либералы экономические – обязаны шлейфом подозрения в цинизме и общественной безнравственности, тянущемся за ними с середины 1970-х годов.
По мнению политических либералов, монетаризм настолько фетишизирует свободный рынок, что готов закрыть глаза на те средства (вплоть до массовых репрессий и политической диктатуры), с помощью которых этот рынок устанавливается и функционирует.
Акула империализма, антиамериканец и еврофоб
Конфликт разгорелся с новой силой в последнее десятилетие, на сей раз – в связи с реформами в России. До этого монетаристская теория проходила испытание практикой в рыночных государствах – США, Англии, Японии, Чили, Аргентине и других, пусть и оказавшихся в силу разных причин в кризисе. Но теперь реформы «имени Милтона Фридмана» проводились в стране, где свободного рынка отродясь не было.
А так как проводились они, согласно расхожим представлениям, руками старательных учеников «чикагской школы», то все их ошибки (не важно, реальные или приписываемые противниками) автоматически переносились на ее лидера, который, насколько известно, ни в одной из своих работ случая создания рыночной экономики в нерыночной стране не рассматривал и ничего конкретного на сей счет посоветовать не мог.
Сам престарелый гуру монетаризма реагировал на ход экономической реформы в России лишь эпизодически и не всегда последовательно, что только добавляло масла в огонь политической полемики и сумбур в не шибко экономически образованные головы. Он, например, заявлял, что «ключ России к выживанию, а затем к процветанию – частная собственность, и ничего больше. Сейчас главное – приватизация. Хуже или лучше, но процесс должен идти. Худший (или морально нечистый) процесс приватизации выгоднее, чем стояние на одной ноге». И тут же окатывал обрадованных российских реформаторов ушатом холодной воды, подвергая сомнению их главный аргумент в спорах с оппонентами – безальтернативность выбранного курса: «В принципе я не верю никому из тех, кто пытается предсказать развитие событий в России, кто уверяет, что знает правильный путь. Мы знаем точку, куда надо прийти. Но на вопрос, как переместиться из нынешней точки в ту, финальную, Бог не дал ответа. Невозможно предвидеть, какие конкретные обстоятельства возникнут». Как бы то ни было, в сегодняшней России имя Фридмана и название «чикагская школа» стали нарицательными. Для правых это знаки светлого будущего, ради достижения которого нужно продолжать рубку леса, не обращая внимания на щепки. А для левых – синонимы вражьих происков, имеющих целью окончательно развалить страну и превратить ее в сырьевой придаток Запада. В последнее время в связи с наступлением эпохи «управляемой демократии» обе противоборствующие стороны стали чаще поминать имя Фридмана в связи с генералом Пиночетом – каждая в своем контексте.
Тихая спокойная старость вышедшему в 1977 году на заслуженную пенсию ученому не светила. В преддверии девяностолетнего юбилея имя его снова оказалось в центре сразу трех конфликтов, каждый из которых грозит перейти границы корректного обмена мнениями.
Прежде всего, как и следовало ожидать, на Фридмана с ожесточением накинулись антиглобалисты. Еще в 1998 году на конференции в Сан-Франциско один из борцов за права угнетенных стран, не пожалев седин профессора, запустил ему в лицо ритуальным тортом. Ныне имя Фридмана фигурирует в списке главных врагов рода человеческого, на которых антиглобалисты возлагают вину за создание неправедного мира.
Кроме того, после событий 11 сентября умами в Америке овладели идеи тотального единения нации и глобального мессианства, в связи с чем началось резвое сворачивание институтов буржуазной демократии. Все это вынудило 89-летнего пенсионера выступить со своим «Не могу молчать!». «Призрак бродит по Америке, призрак кейнсианства» – так отреагировал маститый экономист на решительные шаги администрации Буша-младшего по установлению контроля над личной жизнью граждан и их бизнесом. Первое застрельщик «чилийского опыта» еще мог бы скрепя сердце стерпеть, но государственную зачистку свободного рынка – никогда.
Однако самым неожиданным стало противостояние патриарха неолиберализма и объединенной Европы. Фридман, интересовавшийся европейским общим рынком еще с конца 50-х (тогда он провел несколько месяцев в Париже по заданию правительства как консультант по реализации плана Маршалла), резко выступил против введения евро, предрекая европейской экономике скорый и неизбежный крах под давлением «сильного» доллара.
Однако в преддверии юбилея Милтона Фридмана происходило, как можно было наблюдать, нечто прямо противоположное. Здесь будет уместно заметить, что европейские парламентарии приняли ряд революционных законопроектов, направленных на усиление борьбы с ксенофобией. Революционность их заключалась в расширительном толковании термина «ксенофобия»: к ней, оказывается, можно отнести и «монетарную ксенофобию» – иначе говоря, агрессивное неприятие евро.