Знаковые люди
Шрифт:
Эндрю Ллойд Уэббер. Мурка Superstar: на фоне камертона и бумажника
Сэр Эндрю любит ШИРОКИЕ ЖЕСТЫ. Особенно если они идут на пользу ему самому. 8 декабря 1995 года в музыкальном городе Висбадене открылся новый оперный театр. Он стоит $100 млн и предназначен исключительно для постановок произведений Эндрю Ллойда Уэббера.
Превратившись из УДАЧЛИВОГО КОМПОЗИТОРА В ГЛАВНОГО ФИНАНСОВОГО МАГНАТА МУЗЫКАЛЬНОГО МИРА, он наконец-то начал ПОЛУЧАТЬ ОТ СВОЕГО БОГАТСТВА УДОВОЛЬСТВИЕ.
Как-то сэр Эндрю Ллойд Уэббер пожаловался своему знакомому журналисту: «На днях выпивал с Полом Маккартни в одном баре. Было так скучно. Я думал, мы будем говорить о музыке. Но его интересовали только деньги». Реплика в защиту Маккартни: про богатство сэра Эндрю ходят такие вызывающие слухи, что с ним так и подмывает поговорить именно о деньгах. Кроме того, он похож на вдохновенного художника-творца еще меньше, чем господин из Beatles. Узкие хитрые глазки, которые после премьеры Cats во всем мире называют кошачьими, консервативные костюмы и неопределенная стрижка.
Сэр Эндрю Ллойд Уэббер – до чрезвычайности неартистичный господин. Его бывший менеджер как-то заметил не без яду: «Энди чувствует себя счастливым только в обществе четырех бухгалтеров, адвоката и советника по налогообложению».
Миллионером он стал в двадцать пять лет. Хотя происходил из семьи, в которой деньги не водились. Зато от музыки буквально лопалась голова. Мама-пианистка давала частные уроки. Отец всю жизнь компонировал в духе поздних романтиков и дослужился до должности директора Королевской музыкальной школы. Младший брат играл на виолончели. Жизнь в музыкальном бедламе гармонично дополняли три кошки – одна по имени Сергей (в честь Прокофьева), вторая – Дмитрий (тезка Шостаковича), третья – безымянная. И обезьяна.
Понятно, что представители этой счастливой фамилии обладали единственной способностью – исполнять и записывать мелодии, записывать и снова исполнять.
В 8 лет Эндрю, окончив начальную школу, поступил в престижный Вестминстерский колледж и стал сочинять музыку к пьесам школьного театра. «Я вырос с убеждением, что музыка – это только музыка и единственное различие в ней может быть лишь между хорошей и плохой музыкой, а не жанрами», – вспоминал потом Уэббер.
Кстати, что касается жанра. Эндрю с самого начала предпочитал американские мюзиклы. В этом стиле он и сочинял для своего театра. Его первое произведение называлось «Сюита для игрушечного театра». Композитору к тому времени исполнилось девять.
Воспитания Энди был скорее консервативного, и память его была прямо-таки переполнена мелодиями Пуччини и Гайдна. С другой стороны, дело было в Англии, в конце шестидесятых. То есть разрешено ребенку было все, что не запрещено. А то, что запрещено, тоже, в общем-то, разрешалось. Рубашки будущий композитор носил ярко-розовые, ботинки предпочитал на платформе, а волосы – до пояса.
Поп-религия
В 14 лет Эндрю был награжден стипендией, которая позволила его родителям существенно сократить расходы на обучение сына. Спустя два года – еще одна стипендия, на этот раз Оксфорда, по специализации «история». Однако на первом курсе подающий надежды студент познакомился с Тимом Райсом, известным либреттистом: они сошлись на почве пристрастия к рок-н-роллу. Вскоре после этого Уэббер взял академический отпуск и уже никогда больше не появлялся в Оксфорде. А вот сотрудничество с Райсом продолжалось многие годы, вместе они написали четыре мюзикла. Правда, первый («Такие, как мы») прошел совершенно незамеченным. Зато следующий принес первый большой успех. Получив заказ на небольшую ораторию для школьного выпускного вечера, Уэббер и Райс выбрали в качестве темы историю Иосифа и его братьев. Ветхий Завет двое дебютантов обработали в стилистике: «А Иосиф-то был парень клевый». Братья Иосифа гуляли по сцене в купальных халатах и сандалиях, египетский царь Потифар исполнял свои арии, недвусмысленно подражая вихлянию бедер Пресли. Над всем этим Содомом разливались залихватски-сладостные мелодии, смутно напоминавшие весь классический репертуар мировой оперной сцены.
Логично было бы думать, что на следующий день после премьеры «Иосифа и его чудесных разноцветных одежд» – так назывался бесшабашный опус – разверзлись небеса и двое соавторов подверглись если не проклятию Всевышнего, то уж, по крайней мере, церковной анафеме. Однако церковь в эпоху знаковые люди рок– н-ролла и «детей-цветов» была счастлива, если юное поколение вообще вспоминало о существовании Священного Писания. На партитуру «Иосифа» немедленно образовался оживленный спрос (а всего за время, прошедшее с 1968 года, она принесла больше $150 млн и в 1982 году все еще котировалась на Бродвее).
Один англиканский священник сделал ораторию предметом своих благочестивых рассуждений перед прихожанами. Другой англиканский священник поступил еще более радикально. Звали его декан Салливан, был он настоятелем собора святого Павла в Лондоне и прославился тем, что в борьбе за человеческие души не намерен был стесняться в средствах. Однажды декан Салливан явился перед паствой, спустившись на парашюте из-под купола собора св. Павла. Он полагал, что вопросы вознесения и второго пришествия лучше всего трактовать в формах как бы наглядных.
После «Иосифа» Эндрю Ллойд Уэббер получил от преподобного Салливана заказ на партитуру для музыкального представления в соборе св. Павла. Правда, декан настоятельно рекомендовал подобрать увлекательную тему из Нового Завета. Уэббер и Тим Райс не нашли в трудах евангелистов ни одного более занимательного персонажа, нежели Иисус Христос.
Года за два до описываемых событий Джон Леннон произнес роковые слова: «Сегодня мы популярнее Христа». Он спровоцировал бурю. Поклонникам Beatles это высказывание показалось, возможно, и некоторым преувеличением, но уж никак не кощунством. Зато религиозные фанатики не только завалили мешками писем центральные газеты, но и занесли Леннона в черные списки. Еще в 1966-м на родине демократии, в США, пластинки Beatles сжигали на улицах.
Эндрю Ллойд Уэббер запустил пробный шар – альбом со студийной записью. На его оборотной стороне красовалось велеречивое благословение декана Салливана.
Премьера в соборе святого Павла тем не менее сорвалась. Церковные иерархи, в принципе готовые рискнуть и разрешить представление, прочли как-то утром свежие газеты, где красовалось: «Джон Леннон, возможно, споет партию Иисуса Христа». Заголовки оказались чистым вымыслом, но разбираться иерархам было недосуг. Зато бюро Уэббера навестил неприметный человечек. Лицо для разнообразия – сугубо светское. Звали его Стигвуд, и специальностью его было продюсерство.
Голгофа в мажоре
В 1960– е годы среди финансистов от шоу-бизнеса особенно ценилось умение держать нос по ветру. Каждый продюсер, учуявший юное поп-дарование, стремился заключить с ним кабальный контракт. По возможности, на десятилетия вперед.
Обнаружив, что альбомы Jesus Christ Superstar распродаются по 3500 экземпляров в день, Стигвуд пошел стучаться в дверь бюро Уэббера. Он отторговал на будущие десять лет скромные двадцать пять процентов себе на пропитание, произведя щедрую инвестицию в размере ?14 тыс., и принялся за дела дуэта Уэббер – Райс.