Знамение
Шрифт:
Впереди показался холм Мэрин. Она вспомнила, как Эльвир рассказывал ей легенду об этом холме в первый раз, когда она приехала сюда, и подумала, что со временем он сам стал частью этой легенды.
У подножия холма она остановила коня. Энунд и юноши тоже остановились.
— Поезжайте дальше! Я подожду здесь, — сказала она.
— Ты чего-то боишься? — спросил Энунд.
Ей не нравилось, что он угадывает ее мысли. К тому же она сама не знала, что ее так напугало. Возможно, это были воспоминания, а может быть, мысль о том, что в этой земле покоится то, что было когда-то Эльвиром. И она ничего не ответила.
— Поезжайте наверх! — только и сказала она.
— Думаю, отцу не понравилось бы то, что ты так легко даешь себя напугать! — в голосе Грьетгарда слышался шутливый оттенок, и Сигрид посмотрела на него.
Грьетгард был уже не мальчиком; ему минуло семнадцать, и он выглядел как взрослый мужчина. Она вдруг подумала, что он красив — не удивительно, что девушки бегают за ним.
— Ты поедешь с нами, мама! — решительно заявил Грьетгард. Он сделал ей знак рукой, чтобы она ехала следом. Энунд и Турир тронулись с места, она же продолжала сидеть в седле, глядя на них. Но когда ее конь сам двинулся следом за остальными, она не стала останавливать его.
Грьетгард повернулся к ней. Видя, что она скачет следом, он остановился, чтобы подождать ее, и они вместе поскакали наверх. Он то и дело посматривал на мать, и она не знала, что сказать ему. До этого сын никогда не разговаривал с ней таким тоном. Но теперь, после возвращения из похода, у него появилась уверенность в себе. И она чувствовала себя беспомощной.
По мере их приближения к вершине ветер усиливался. И когда они слезли с коней, ей показалось, что этот ветер продувает ее насквозь.
Дома стояли на тех же самых местах, что и в последний раз, когда она была здесь. Единственным изменением было то, что на месте языческого храма теперь стояла церковь. Ее взгляд медленно блуждал по двору.
Там, возле крыльца, умер Эльвир. А там, чуть поодаль, стояло кресло конунга.
Она направилась к входной двери. Сыновья последовали за ней; они были на голову выше ее. Она стояла и смотрела на то место, где погиб Эльвир, и Грьетгард положил ей руку на плечо.
Энунд постучал в дверь, им открыла женщина с ребенком на руках. Сигрид слышала, что у священника из Мэрина есть жена и дети; судя по всему, это была его жена.
Женщина сказала, что священника нет дома. Но церковь была открыта, и они решили сходить туда.
И все-таки они прошли мимо церковной двери: Турир повел их наверх, к простому деревянному кресту.
Сигрид села на поросший травой склон. Это было почти то место, где они с Эльвиром сидели как-то раз, много лет назад, когда он признался ей, что верит во всемогущего Бога.
Ветер продувал их насквозь. Небо стало затягиваться облаками. Поверхность фьорда и холмы стали казаться серыми и холодными, Сигрид не хотелось смотреть на все это. Она опустила взгляд на траву, не осмеливаясь признаться себе в том, что знает, что лежит в этой земле.
— Эльвир теперь не здесь, Сигрид, — сказал Энунд, и она вздрогнула. — Эльвир обрел Бога, которого искал и который в своей любви простил ему все его грехи. И он получил ответ на все те вопросы, на которые я не мог ему ответить. То, что покоится здесь, это всего лишь оставшееся от него тело, превратившееся в тот прах, из которого он и вышел.
Сигрид встала, и все склонили головы, когда Энунд начал молиться. Но она подняла глаза, когда он произнес слово «месть».
— Мстить пристало лишь одному Тебе, Господи, — сказал Энунд. — Помоги нам запомнить это, здесь, когда мы стоим у могилы человека, который лучше, чем кто-либо, понимал Твою любовь, человека, который своей мучительной смертью искупил свои грехи и который сказал: «Я выстрадал еще не все, что заслужил».
Теперь Сигрид поняла, зачем Энунд позвал их с собой в Мэрин. Но, увидев суровые лица сыновей, она поняла, что слова священника мало подействовали на них.
И втайне она почувствовала облегчение.
Вечером, ложась в постель, Сигрид была в подавленном состоянии, но Кальв явно дал понять, что спать не собирается. Он знал, что она была в Мэрине. И ему лучше было бы оставить ее в покое.
На этот раз она поступила так, как давно уже не поступала: она отвернулась от него.
— Что случилось? — с удивлением и обидой спросил он.
— Ты же знаешь, где я была сегодня.
Он отпустил ее.
— Ты все еще горюешь об Эльвире?
Она хотела было успокоить его, чтобы сгладить резкость своих слов, но на фоне правдивости и подлинности ее отношений с Эльвиром та ложь, в которой она теперь жила, выступила в самом неприглядном свете. Она вдруг подумала, что режущая глаза правда лучше для Кальва, чем вся та ложь, которой она окружила его.
Он сидел и ждал ответа, и она почувствовала в душе облегчение, решив рассказать ему правду. Она хотела сказать ему, что он ей никогда не нравился и что она создавала видимость любви, только чтобы не огорчать его, и что он никогда не займет место Эльвира. И еще она хотела сказать ему, что ей нравится Сигват, ведь теперь она это знала. Она хотела также сказать ему всю правду о короле, о том, как люто она ненавидит его.
— Ну, Сигрид, — самодовольно усмехаясь, произнес он, — неужели ты скорбела об Эльвире все эти годы?
— Да, — ответила она, — это так.
Но он продолжал улыбаться.
— Не болтай, — сказал он, — а то я и впрямь подумаю так…
— Я говорю правду.
— Тебе не пошла на пользу поездка в Мэрин. Знакомые места и воспоминания плохо подействовали на тебя, — он снова притянул ее к себе и погладил по волосам, — а теперь лежи вот так, закрой глаза и предоставь все остальное мне!
— Но, Кальв… — снова начала она.
— Никаких «но, Кальв»! — засмеялся он. — Ложись на спину и забудь про Мэрин!
Глубоко вздохнув, она прижалась к его плечу. Все было напрасно: стена лжи между ними была настолько прочной, что никакая правда не могла через нее пробиться.
Сигрид размышляла об этом все последующие дни; ей стало казаться, что она вообще слишком много думает с тех пор, как вернулся Энунд.
Все началось с их разговора в Стейнкьере. Поразмыслив об этом, она решила, что с нее хватит; тем не менее, мысли об этом не давали ей покоя. Она многое не успела рассказать Энунду в тот день.