Знамение
Шрифт:
Грьетгард молчал, но было видно, как сжимаются его челюсти.
— Подойдите ко мне, мальчики! — торжественно произнес Кальв.
И юноши стали вокруг почетного сидения.
— Я сообщил королю о том, что, поскольку у меня нет собственных сыновей, я буду считать наследником Эгга тебя, Грьетгард! — сказал Кальв. — И еще я сказал, что если кто-то из вас и возьмет жену с юга, то это будет Турир. Я договорился, Турир, что летом ты отправишься туда. При поддержке короля ты сможешь стать хёвдингом, возможно даже лендманом.
Помедлив, Грьетгард протянул Кальву руку, и тот взял ее.
Когда-то Сигрид желала, чтобы они относились друг к другу так, как теперь. И вот, когда это произошло, ей стало даже завидно; ей показалось, что Кальв слишком уж привязывает ее сына к себе.
Турир тоже протянул ему руку и скрепил рукопожатием договор, заключенный Кальвом. Но при этом он не смотрел на Кальва. И Сигрид вспомнила об обручье короля Кнута, которое Турир постоянно носил на руке под одеждой. А Кальв в это время говорил о королевской милости…
— Наверняка она такая безобразная, что никто в Хедмаркене не хочет жениться на ней, — сказал Турир Грьетгарду, когда они выходили из зала.
— Девушка, которой в приданое дается большая усадьба, не может быть безобразной, — ответил Грьетгард.
— Может быть, и так, — сказал Турир. — Если она мне не понравится, наверняка найдутся те, с кем я смогу утешиться.
Кальв по-прежнему сидел на почетном месте, все еще ощущая рукопожатие Грьетгарда.
Наконец-то он завоевал этого упрямого, гордого юношу. И он знал, что это произошло не благодаря его обещанию сделать Грьетгарда наследником; если бы Грьетгард был настроен к нему враждебно, он бы воспринял это обещание как нечто само собой разумеющееся, с натянутой улыбкой. Плоды принесли годы терпения.
Старшим мальчикам Кальв не мог заменить отца, как это было с Трондом. Но на это он и не рассчитывал. Быть для них другом и советчиком, о большем он и не мечтал в первое время после гибели Эльвира. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что у него нет собственных сыновей.
Но их доверие обязывало его к ответственности, и немалой. Кальв не рассчитывал на то, что мальчики забудут о смерти отца. И он догадывался, где они провели лето; они отвечали очень уклончиво, когда он спрашивал их о плавании. Но Кальв испытывал почти отеческую любовь к сыновьям Эльвира, и рассказывать Олаву об их предательстве было для него немыслимо. Он надеялся, что со временем их ненависть к королю смягчится и что у них не будет повода мстить.
В целом же Кальву не хотелось ставить свою верность конунгу выше верности своим близким. Он не забывал о том, как в силу дружеских отношений с Финном Харальдссоном позволил осудить Блотульфа из Гьёврана как язычника и изменника.
Но дело было не только в этом. Он считал себя не столько королевским лендманом, сколько хёвдингом трёнделагцев. И когда то, что он считал выгодным для своей местности, не совпадало с пожеланиями короля, он не мог заставить себя стать на его сторону. И он утешал себя тем, придерживаясь правила: что хорошо для местных жителей, то в конечном итоге хорошо и для конунга.
Его прежнее доверие к королю Олаву было подорвано после того, как он узнал о его поведении в Мэрине. Если он мог совершить такую грубую ошибку, думал он, то он может совершать их и дальше. Он с недоверием относился к поступкам и приговорам короля, и от него не укрылось многое, что показалось ему глупостью; в особенности это касалось его похода против старинных родов хёвдингов.
Кальв улыбнулся: Сигрид никогда не упускала случая указать ему на это.
С ее родичами тоже обошлись жестоко, он это видел. И он хорошо представлял себе ее чувства по отношению к королю, хотя вслух она об этом не говорила.
В остальном же он многого не понимал в Сигрид. Она могла быть заботливой и нежной и внезапно, без всякой видимой причины, вспылить. Но он утешал себя тем, что мужчине трудно разобраться в настроениях женщин. Во всяком случае, он считал, что сделал все, что мог, проявляя редкостное терпение.
Но мысли его снова вернулись к королю.
Давно он уже не видел его, и теперь ему казалось странным снова встретить конунга в Каупанге. Ведь вопреки своему растущему сомнению в королевской мудрости и справедливости, он был захвачен мыслью Олава о создании единого норвежского государства на основе подчинения западных норвежских фюльке. Кальв почувствовал, как снова вспыхнуло его прежнее доверие к этому человеку, восхищение его прозорливостью и энергией.
Но его удивляло противоречие между законами, которые намеревался ввести король, и тем беззаконием, с помощью которого он осуществлял свои планы.
Он посмотрел на вошедшего в зал Грьетгарда, и юноша улыбнулся ему. Он пришел, чтобы забрать свое копье, которое забыл здесь.
Кальв встал и вышел вместе с ним из зала, и когда они шли через двор, он положил руку на плечо юноши.
Приближалось Рождество, и Сигрид решила, что ей нужно исповедаться. И она думала, сходить ли ей к священнику Йону и покаяться в обычных мелких грехах, или пойти к Энунду. Она понимала, что если пойти к Энунду, разговор будет не из легких. И она уже решила отправиться к священнику Йону, как Энунд прибыл в Эгга в воскресенье после полудня.
После визита Сигвата Сигрид с еще большим рвением взялась за ткачество и теперь старалась как можно скорее закончить новый ковер.
Когда все собрались в большом зале, она извинилась и сказала, что ей нужно сходить в старый зал и взглянуть на свою работу. Но там она зажгла лампу и принялась доделывать ту часть, которую начала днем раньше.
Она была целиком поглощена работой, когда Энунд вошел в зал; она даже не услышала его шагов. И он молча стоял и смотрел на нее.
Рвение, написанное на ее лице, делало его моложе, хотя рот был обрамлен глубокими складками, а на переносице были морщины.
— Вот как ты проводишь день Господень, — наконец произнес он.
Вздрогнув, она повернулась к нему. Ей не понравилось то, что он застал ее врасплох.
— Ты не мой духовный отец, — сухо заметила она.
Энунд с удивлением взглянул на нее.
— В самом деле, — признался он, — но я должен заметить, что священник Йон не выполняет своего предназначения…
— Ну и что? — упрямо сказала Сигрид и снова взялась за тканье.
Энунд подошел и схватил ее за руку.
— Да, я не твой духовный отец, — сказал он, — но я не могу спокойно смотреть на то, что ты сознательно грешишь, не делая никаких попыток обуздать себя.