Знаменитые авантюристы XVIII века

Коллектив авторов

Казанова спешно вернулся в Венецию. Донесение немедленно возымело законный ход. Как на грех, тут же был подан новый донос на нашего героя: какая-то мещанка обвиняла его в том, что он избил ее дочь до полусмерти. Казанова дает в своих записках очень престранное объяснение этого инцидента с венецианскою девицею, которое мы здесь не будем передавать; скажем только, что, по его объяснению, он сам был ограблен этими дамами — матерью и дочерью. В этом смысле он и подал отзыв следственной власти. Но когда одновременно начались его оба дела, Казанову не могла спасти даже могучая протекция Брагадина и его друзей-сенаторов. Явился приказ о его взятии под стражу. Тогда, по совету Брагадина, Казанова удрал из Венеции: другого выхода не было.

Казанова направился в Милан.

Деньги у него были, дел никаких не было. Он был здоров, молод; только что учиненные бесчинства нимало не тяготили его покладистой совести. В Милане он повстречал одну старую знакомку. Эта интересная особа успела стать балериной и подвизалась в Миланском театре. Казанова там и встретил ее. Он тотчас спросил ее адрес и отправился к ней прямо из театра. Красавица Марина встретила его с распростертыми объятиями. Она собиралась ужинать, и у ней был какой-то посетитель. Она представила ему Казанову, назвав ему своего гостя графом Чели. Но граф оказался человеком самого строптивого свойства; он выбранил Марину и кинулся было на нее с явным намерением сделать рукопашное внушение насчет законности его прав на исключительное обладание ее благосклонностью. Но между ним и нею стал Казанова с обнаженною шпагою. Граф смирился и назначил Казанове свидание на другой день, назначив час и место. Когда он вышел, Марина объяснила своему старому другу, что этот граф Чели совсем не граф, а какой-то проходимец и притом трус, так что никакой дуэли, как понял Казанова, у него с этим графом и быть не может, что вызов он сделал из хвастовства и что, наверное, не явится в назначенное место. Казанова, впрочем, решил все-таки идти по приглашению. На другой день он перед дуэлью зашел в ресторан и там свел знакомство с каким-то молодым французом, который сразу завоевал его симпатии. В эту же кофейню явился через несколько времени и граф Чели с ассистентом, здоровенным малым самого разбойничьего вида. Казанова немедленно пригласил его на поле чести. Французик вышел вместе с ним; раз у его противника был компаньон, притом вооруженный шпагою, значит, и Казанова мог пригласить с собою компаньона. По прибытии на место мнимый граф Чели выразил неудовольствие по поводу присутствия француза.

— Удалите своего компаньона, — сказал ему Казанова, — тогда и мой удалится. Да, наконец, ведь шансы у нас равные! Мой компаньон вооружен, ваш — тоже.

— Вот и отлично! — воскликнул француз. — Устроим двойную партию!

— Я не дерусь с плясунами! — гордо ответил спутник графа Чели.

Он знал, что француз, случайный приятель Казановы, — балетный танцор.

В ответ на эту дерзость плясун вытянул своего обидчика шпагою по спине. Казанова подвергнул такой же операции мнимого графа. Оба оказались преотменными трусами. Наши друзья досыта нахлопали их шпагами и обратили в постыдное бегство. Тем и кончилась дуэль.

Казанова сильно подружился с французом. Его имя было Балэ; он переделал его на итальянский манер — Балетти. Казанова познакомил его с Мариною; они сдружились как люди одинаковой профессии, и впоследствии, кажется, вступили в брак.

Из Милана Казанова отправился в Мантую. Почему и зачем — об этом его нечего спрашивать. Он просто порхал, как птица, во все стороны. Ему, праздному и не стесненному в средствах, только и оставалось, что шататься по свету.

Он загулялся по городу до ночи и возвращался к себе в гостиницу уже в потемках.

Вдруг оклик:

— Кто идет? — и в то же время нашего героя хватают.

— Где фонарь?

— Какой фонарь?

Казанове разъяснили, что в Мантуе все обыватели в ночное время обязаны ходить с зажженными фонарями. Тщетно он клялся, что не знал этого постановления и не имел времени его узнать, потому что сегодня только прибыл в этот чужой для него город. Его не хотели слушать и поволокли в кордегардию. Там его представили капитану, которому Казанова объяснил свое дело и просил отпустить его с провожатым в гостиницу.

— Ни за что не отпущу! — воскликнул этот милый и восторженный сын Марса. — Вы с нами проведете эту ночь, в веселой и доброй компании.

Пришлось сдаться на любезное, хотя и несколько деспотическое приглашение. Начался веселый ужин, а потом сели за игру. Казанова не мог пожаловаться на случай, сведший его с этой компанией: он выиграл с офицеров двести пятьдесят цехинов, да еще один из них задолжал ему сотню цехинов. Этот офицер обязался уплатить свой долг через неделю, но вместо того на другой день еще занял у Казановы шесть цехинов, а затем помешался до истечения срока уплаты и был отправлен в убежище для умалишенных.

Пока Казанова жил в Мантуе, он все время водил дружбу с капитаном, задержавшим его на ночь в кордегардии. Он отзывается о тогдашних молодых офицерах как о повесах самого дурного тона. Положение их в обществе было исключительно привилегированное: им все сходило с рук. Один из них, например, мчался во весь опор верхом по городу, сшиб с ног и задавил какую-то старуху и отделался объяснением, что наскочил на нее «нечаянно». Этим кончились и суд, и расправа.

Балетти, также перебравшийся в Мантую, часто говорил Казанове об одной старой актрисе, жившей в то время в Мантуе. Интерес для Казановы состоял в том, что эта актриса знавала его покойного отца. Ему, разумеется, было любопытно видеть старушку; и вот однажды капитан привел его к ней. Казанова думал увидеть перед собою обыкновенную пожилую женщину; вместо того перед ним предстало самое удручающее и отталкивающее существо: он увидел старуху, седую, морщинистую, исхудалую, но набеленную, нарумяненную, с подведенными бровями, с открытою тощею, страшною грудью, со вставными зубами, в парике. Когда она подала Казанове руку, он убедился, что они ходят у нее ходуном, дрожат. Она была разодета в пух и прах, от нее несло духами. Это была самая ужасная картина старческого разрушения в уродливом и нестерпимом сочетании с самым легкомысленным кокетством.

Видя потрясающее впечатление, которое эта развалина производила на Казанову, Балетти, чтобы отвлечь внимание старушки, сказал ей какой-то комплимент насчет букета из земляники, украшавшего ее сухую грудь.

— Это мой девиз, — проворковала старая франтиха, — я была и всегда останусь Фраголеттой [13] .

Фраголетта! Казанова тотчас вспомнил все. Перед ним была та самая красавица Фраголетта, которая когда-то пленила его отца, заставила его бросить свою семью и пойти в актеры.

13

Fragol'etta, уменьшительное от fragola, по-итальянски значит «земляника».

Вспомнив старину, видя перед собою сына своего прежнего возлюбленного, старушка расчувствовалась и изъявила намерение заключить Казанову в объятия.

— Я боялся, как бы она от порывистого движения не свалилась с ног, и, делать нечего, поспешил сам в ее объятия.

Старая комедиантка нашла даже у себя пару слезинок, чтобы ознаменовать чувствительность своего сердца. Она просила Казанову навещать ее, но он немедленно после того порешил уехать из Мантуи в Неаполь. Ему захотелось повидаться с тамошними друзьями, теми дорогими для него людьми, которые приютили его, когда он, еще будучи чуть не мальчиком, брел пешком в Рим. Но вихрь приключений подхватил его в эту минуту и увлек совсем в другую сторону. В Неаполь он на этот раз так и не попал.

Глава VII

Музей Антонио Капитани. — Нож апостола Петра. — Розыски клада в Чезене. — Неудача волшебства из-за грозы. — Авантюристка-француженка. — Возвращение в Венецию, припадок благонравия. — Удачная игра в карты. — Казанова богатеет и решается отправиться во Францию.

Однажды в театре к Казанове подошел какой-то молодой человек и попенял ему за то, что, проживая уже второй месяц в Мантуе, он до сих пор не посетил местной выдающейся достопримечательности — музея Капитани. Молодой человек был сыном этого Капитани. Казанова вежливо извинился, отозвался неведением и изъявил желание осмотреть музей тотчас, как только ему будет позволено.