Знаменитые авантюристы XVIII века

Коллектив авторов

Он начал с тщательного изучения своей камеры. Двери в ней хотя были и двойные, и чрезвычайно массивные, но все же деревянные, само собою разумеется, с замками, хотя и массивными, но вделанными в то же дерево. Значит, эти замки можно было вырезать, двери отворить и выйти из тюрьмы. А дальше что? А дальше — прорваться сквозь толпу стражников, расшвырять их всех направо и налево и бежать. Такая мысль весьма естественна в голове доведенного до отчаяния богатыря. Вдобавок Тренк уже и раньше делал попытку такого рода, и хотя она удачи не имела, но с его ли нравом было обескураживаться неудачею. Нож был с ним, и можно было немедленно приступить к делу. Но он был скован по рукам и ногам. Надо было сначала освободиться от оков. Он начал с того, что рванул свою правую руку, и хотя почти изувечил ее, но все же протащил через кольцо кандалов. Это был для начала весьма ободряющий успех. Теперь его правая рука была в его полном распоряжении. Он начал изо всех сил

хлопотать над левою рукою, но на ней кольцо было уже, и она никак сквозь него не проходила. Тогда он выломал кирпич из своей скамьи, разбил его и осколками принялся спиливать заклепку кольца. Что это был за труд — о том может судить каждый, кто даст себе труд попробовать тереть кирпич о железо. Под натиском богатырской руки заклепка поддалась, ее головка была стерта, и Тренк вынул ее из гнезда. Разогнуть кольцо и вынуть левую руку уже было нетрудно. Но его тело было окружено еще целым железным обручем, от которого шли цепи к рукам. Эти цепи были скреплены с обручем простым железным крюком. Тренк уперся ногами в концы цепей, поднатужился, — крюк разогнулся и тяжелые цепи свалились. Оставалось выручить из цепей ноги. Эти цепи были самые тяжелые и крепкие. Но теперь зато Тренк владел обеими руками. Он ухватился за эти цепи и могучим движением скрутил их так, что звенья их разогнулись и лопнули. Теперь он был весь свободен.

Он бросился к двери и ощупал ее; в камере было темно, и ему приходилось работать ощупью. Он вырезал в двери, внизу, небольшую дырку, по которой мог судить о толщине двери; эта проба дала утешительный результат. Дверь, казавшаяся ему страшно массивною, на самом деле была всего в дюйм толщины. Правда, надо было одолеть четыре таких двери — две в камере и две в передней, но Тренк рассчитал, что всю эту работу можно покончить в один день. Все это подняло его дух, он уже начал тверже надеяться на освобождение.

Но надо было еще напрактиковаться надевать цепи и приводить их в полный порядок, чтобы люди, приходившие каждый день, не заметили, что Тренк их снимает. Правда, до сих пор его цепи еще ни разу не осматривали, должно быть, вполне надеялись на их неразрушимость. Он с досадою заметил, что местами цепи совсем разорвались; он тотчас свил жгуты из своих волос и ими связал разорванные места. Все шло благополучно, все он приладил на себе, как было; только правая кисть, сильно пострадавшая, распухшая, никак не проходила назад в кандальное кольцо. Тренк целую ночь и утро без устали стирал кирпичом заклепку на этом кольце, но она была очень аккуратно загнана и расклепана и не поддавалась от кирпича. А между тем близился полдень, надо было с минуты на минуту ждать обычного посещения тюремного начальства. Стиснув зубы и издавая стоны от нестерпимой боли, он сделал сверхъестественное усилие и просунул-таки руку в упрямое кольцо; теперь все на поверхностный взгляд казалось в порядке.

Он заранее избрал день для своего бегства — 4 июля. Как только в этот день люди вышли из его камеры и заперли дверь, Тренк немедленно сбросил свои цепи. Потом он схватил свой нож и начал вырезать замки у дверей. С первою дверью он покончил не более как в час, но вторая, открывавшаяся наружу, задала ему работы; но он не унывал и одолел. Тут он с ужасом взглянул на свои руки: они были ободраны и из них текла кровь; сам он был весь в поту. Выйдя из своей камеры в переднюю, он осторожно подполз к окну и выглянул в него. Он впервые рассмотрел крепостной ров и отдал себе отчет о расположении своей тюрьмы. В полусотне шагов от своей двери он видел часового; далее тянулся частокол, через который надо было перелезать. Покончив этот осмотр, он вновь принялся за работу.

Третья дверь, т. е. внутренняя дверь сеней была прикончена к заходу солнца. Оставалась одна только наружная дверь, и Тренк бодро принялся за нее. Но с ней было еще труднее сладить, чем со второй. Тренк был измучен, ободранные руки не слушались его, пот лил с него градом, он обессилел. Он присел отдохнуть; отдых подкрепил его, он вновь принялся за работу; но тут с ним случилось неожиданное колоссальное несчастье: его нож вдруг сломался и отломившийся клинок выпал наружу.

На этот раз отчаяние полное, безграничное овладело неодолимо всем его существом. Все его надежды рушились. Через несколько часов придут люди, увидят всю его работу, которой он не в состоянии скрыть, и щадить его больше уже, разумеется, не будут. Значит, все равно смерть неизбежна. Мысль о самоубийстве вдруг так рванула его за душу, что он, не давая себе труда одуматься, ухватил свой нож и остатками его лезвия вскрыл себе жилы на руках и на ногах. Кровь хлынула из него струями. Он лежал и спокойно ждал смерти… Скоро его начала охватывать та сладкая истома и дремота, которою всегда сопровождается большая потеря венной крови; не даром этот способ самоубийства считается самым легким и даже приятным, хотя, конечно, в другой обстановке.

Тренк валялся и дремал. Эта предсмертная дремота должна была казаться ему райским блаженством после всех перенесенных ужасов, после крушения

всех взлелеянных им надежд. Дух жизни постепенно отлетал от него. Он скоро заснул бы, и, вероятно, навеки… Вдруг он услыхал свое имя кем-то много раз настойчиво выкликнутое. Он очнулся и начал слушать: его звали, в этом не было сомнения. «Барон Тренк, барон Тренк!» — раздавалось где-то неподалеку. «Кто меня зовет?» — крикнул узник. Оказалось, что его звал его верный друг, гренадер Гефгардт. Он ухитрился незаметно проскользнуть на гребень вала, шедшего около темницы Тренка, и окликал его. Тренк был так слаб от потери крови, что этот дружеский голос не в силах был взбодрить его. «Я истекаю кровью, — ответил он Гефгардту, — мое дело кончено, завтра меня найдут здесь мертвым». — «Как мертвым! — крикнул Гефгардт. — Да отсюда вам легче спастись, чем из крепостных казематов. Я вам доставлю все, что нужно, все инструменты. Не унывайте, положитесь на меня, я выручу вас»… И вот в мужественном сердце Тренка вновь закопошилась покинувшая его надежда; он раздумал умирать, ему еще захотелось пожить и побороться за свою волю. К счастью, было еще не поздно. Он выпустил из себя хорошую порцию крови, целую лужу, но у него еще осталось ее довольно, чтобы поддержать его богатырское тело и дух. Он тотчас остановил кровь и перевязал свои раны.

Трудно было несчастному узнику. Он ужасно ослаб от потери крови, он едва держался на ногах. А между тем об отдыхе нечего было и думать. Надо было бы немедленно привести все в порядок, чтобы ничего не было заметно; но это было невозможно. Тогда в отуманенном мозгу узника вдруг созрел отчаянный и бессмысленный план сопротивления открытою силою. Он разломал свою скамью-лежанку и из этой груды кирпичей устроил в дверях баррикаду, так что не было возможности пройти в эту дверь, надо было пролезать, а пока человек пролезает, Тренк, конечно, имел бы достаточно времени, чтобы его пришибить. Закрывшись этим завалом, Тренк ждал полудня — часа, когда приходила стража.

Скоро люди явились и были поражены, видя все двери, кроме наружной, открытыми настежь. Сам Тренк стоял у внутренних дверей своей темницы. Его вид был решительно ужасен. Его геркулесовский торс обрисовывался совершенно голый в узком отверстии заваленной двери; он изодрал свою рубашку на перевязку ран. Он стоял, держа в одной руке кирпич, в другой — свой изломанный нож, и совершенно сумасшедшим голосом кричал входившим людям: «Уходите, уходите прочь! Скажите коменданту, что я на все решился, что я не намерен дольше жить в этих цепях! Пусть он пришлет солдат, и пусть они размозжат мне голову! Я никого не впущу сюда! Я убью полсотни, прежде чем ко мне проберется хоть один!».

Плац-майор, явившийся со стражею, пришел в ужас при виде этого бесноватого и, не зная что делать, послал за комендантом. Тренк уселся на свою кучу кирпичей и ждал. У него шевелилась безумная надежда, что ему уступят, сдадутся, снимут с него цепи и предоставят ему какие-нибудь облегчения. Скоро пришел комендант, генерал Борк, с офицерами гарнизона. Борк вошел было в сени, но Тренк угрожающе вознес над головой свой кирпич, и генерал благородно ретировался. Сени были крошечные, так что в них могло войти сразу не более двух человек. Комендант сначала сгоряча распорядился было скомандовать на приступ, но гренадеры немедленно отступили, как только увидали перед собою бешеную фигуру узника с кирпичом в руке. Настала минута нерешительности. Неприятель, очевидно, держал военный совет. Через несколько времени в сенях появились плац-майор и еще другой офицер; они начали говорить в успокоительном тоне. Долго шли эти переговоры без всякого результата. Горячий комендант снова потерял терпение и скомандовал на приступ. Но первый же гренадер, полезший в дверь, растянулся бездыханный у ног Тренка. Плац-майор вновь появился в сенях в роли парламентера. «За что вы хотите меня погубить, барон? — взмолился он к Тренку. — Ведь вы понимаете, что я один понесу на себе всю ответственность за происшедшее. Что я вам сделал?». Тренк наконец уступил, дал войти в свою камеру. Его вид возбудил всеобщее к нему сострадание. Ему немедленно сделали перевязку, оказали ему всевозможную помощь. Цепей на него не надевали, оставили его спокойно отлеживаться несколько дней, до поправки и восстановления сил. Но когда он поправился, его вновь заковали в такие же цепи, как прежде. Поставили новые двери у камеры и внутреннюю из них обили железом.

Тренк отдыхал и собирался с силами. Он совсем успокоился и хладнокровно обдумал свое положение. Он помнил, что у него есть за дверями тюрьмы надежный друг — Гефгардт. Верный гренадер скоро напомнил ему о себе. Он вновь нашел случай переговорить с узником и условился с ним насчет плана бегства. Он сумел перебросить к нему тонкую медную проволоку и по ней передал Тренку множество полезных вещей: подпилки, ножи, бумагу, карандаш. Тренк написал письма своим друзьям в Вену с просьбою выслать денег на имя Гефгардта. Верный сообщник сумел передать ему эти деньги в кружке с водою. Теперь, обладая почти всем, что было необходимо для работы, Тренк окончательно воспрянул духом и бодро принялся за работу.