Знание-сила, 1997 № 04 (838)
Шрифт:
И молодежь ее очень боялась. Высокомерия в ней не было, но к людям она почти не относилась средне — одних любила, других терпеть не могла. Но тем, что знала, делилась со всеми. Вот сейчас пришла новая популяция ученых — молодых, и они не умеют делиться. Или не хотят. А она отдавала идеи с легкостью. Все учебники, они ведь так и сделаны — Мариной вместе с Андреем Ивановичем. Практически Марина писала, а он правил. Всегда было так: он давал общую идею, она писала Сейчас вот не делятся совершенно.
А еще многие ей завидовали. Тому, что хорошо писала, что у нее логичный мужской ум. Она всем нам помогала делать диссертации — и совершенно бескорыстно. Никому
И все-таки больше всего и восхищения, и зависти вызывало ее умение работать. Ведь все наши апрельские декадники держались на ней. Приурочивались они ко дню рождения Кассирского. Умер он в семьдесят третьем, а декадники возникли на следующий год. Иосиф Абрамович был выдающийся гематолог.
Воробьев его ученик, а Андрей Иванович очень чтит учителей, хотя порой может рассказывать про Кассирского какие-то смешные вещи, он отлично видел его слабости. Но пиетет у него перед учителем колоссальный. И вот мы решили каждый год на десять дней собирать врачей со всего Союза и рассказывать им все последние новости, которые за год успели накопить в гематологии.
Народу собирается множество. Ну ладно, раньше врачи могли поехать в командировку, а ведь сейчас едут на свои деньги — отовсюду, человек по триста- пятьсот.
И перед каждым апрелем у Марины начиналось что-то ужасное — вся подготовка на ней. А это лекции по всем новым направлениям, разборы больных. И в грязь лицом ударить нельзя. Попробуй накопать что-то новое за год, чтобы десять дней рассказывать. Не идиоты же собираются, не студенты, приезжают опытные врачи, и они были на прошлых декадниках — повторяться никак нельзя. От всей этой ответственности Марина жутко себя чувствовала. А уж в последний декадник в девяностом году... Она умерла двадцать первого апреля, а шестнадцатого еще читала лекцию. У нее были такие боли в спине, она еле ходила... А надо было до этого составить расписание, пригласить всех участников, вызвать и собрать больных, которых она хотела показать. А они уже не в стационаре лежат, их отыскать надо. И все это было на ней. В этом отношении Андрей Иванович и горя не знал. А когда она умерла, ему стало очень плохо. Нет сейчас человека, который бы ее заменил.
Странная психология у больного человека. И этот вечный спор, говорить больному, что у него лейкоз, опухоль, или не говорить? У нас всегда считали; нельзя говорить. Хотя за рубежом другой взгляд.
Но вот две смерти — Кассирского и Марины... Они же оба замечательные врачи. Иосиф Абрамович умер от рака пищевода и до самого конца верил, что никакого рака у него нет. А ведь были все симптомы. Но для него вели две истории болезни. Одну показывали ему, другую нет. И Марина верила. Не то что не знала, не знать было нельзя. Когда начались боли в позвоночнике, туда пошли
Да я и по своей маме знаю... Человеку, который умирает, хочется верить во что-то лучшее. Поэтому мы у себя считаем: нельзя человеку говорить правду. Очень редким можно — очень стеничным, уравновешенным, которые могут оценить свое состояние. Ведь некоторым если не скажешь, они и лечиться не будут. А то, что надо какие-то дела закончить и надо бы знать, сколько же тебе осталось, то ведь все равно никто и никогда не скажет вам, сколько осталось. Никто этого не знает. И Марина считала, что говорить не надо. Другое дело, нельзя ничего не говорить. Иногда она приходила от больных и плакала. Значит, больной загнал в угол и невозможно уже ему соврать, и неизвестно уже, что ему говорить. Но и тогда — со слезами — она находила какой-то обман: больной не должен чувствовать себя безнадежным.
Господи, неужели ее нет уже семь лет! Ужасно. Безумно ее не хватает... Она всегда нас толкала в спину. Прямо за гордо брала и заставляла писать статьи. Вот сейчас лежит материал, может, на три статьи, а хорошо, если хоть одну напишешь. Она же каждый день долбала каждого: когда это сделаешь, а это?.. И это нам, врачам, ее не хватает, а уж о больных что говорить. Когда она умерла, оказалось, она вела такой «кусок», что его разделили на четверых и четверо не очень справлялись. И вообще мы сейчас всего лишь продолжаем те направления, которые она начинала, не больше. Вот последнее, что она сделала, это с Галей Клевезаль. Без Марины этой работы не было бы.
А умерла она дома. Мы все около нее были. Помню последний момент... Как же она ЕГО любила! Уже совсем слабая, лежала чуть живая. И вдруг — мы сидим у нее: «Я позвоню ему, он сейчас приедет». Встала, подошла к зеркалу, причесалась, так себя оглядела со всех сторон, надела какую-то другую кофточку. И мы стали ждать ЕГО. Забыть этого не могу.
ОН приехал.
...Цветов было столько, что гроб не закрывался. •
Лариса Захарова,
доктор исторических наук
Не могу выразить тебе, милый Папа...
Письма наследника Великого князя Александра Николаевича Романова своему отцу во время путешествия по империи в 1837 году*
* Полностью «Переписка наследника великого князя Александра Николаевича с Николаем I» готовится к изданию.
Накануне дня рождения цесаревича Александра Николаевича император Николай I вручил сыну «Инструкцию для путешествия» по России. Александру исполнялось 19 лет. Обучение было закончено, образование получено, теперь ему предстояло знакомиться с родной страной и народом, ее населяющим.
«Предпринимаемое тобой путешествие, любезный Саша,— писал отец,— составляет важную эпоху в твоей жизни.
(...) Первая обязанность твоя будет все видеть с тою непременною целью, чтобы подробно ознакомиться с Государством, над которым рано или поздно тебе определено царствовать.
Потому внимание твое должно равно обращаться на все, не показывая предпочтения к которому — либо одному предмету, ибо все полезное равно тебе должно быть важно; но притом и обыкновенное тебе знать нужно дабы получить понятие о настоящем положении вещей».