Знание-сила, 2002 №07 (901)
Шрифт:
В различных типах обществ у элит разные функции. Элита традиционного общества (старого русского, старого китайского) поддерживает статические образцы порядка и ценностей иерархии. В этой роли, да и по своему воспитанию и способу организации элита смыкается с правящей бюрократией или сословной системой власти. В условиях «догоняющей» модернизации какая-то часть элиты (а если модернизацией руководит государство, то вместе с бюрократией и даже под ее началом) внедряет и адаптирует новые, заимствованные извне образцы поведения и ценностей. В обществах, которые принято относить к развитым, социальная модернизация не становится особым типом деятельности, а элита обеспечивает многообразие и обновление этих образцов. Обособленность и миссионерская роль элиты (в частности, интеллектуальной) теряет смысл.
Одна
С «чужими» образцами тоже не так все просто. За последние десять лет люди в нашей стране узнали о внешнем мире, многие – на собственном опыте, больше, чем за предыдущее столетие. И большинство относится к этим переменам весьма одобрительно.
В то же время исследования показывают, что настороженность, опасения, иногда и прямая враждебность к правительствам, деловым кругам, массовой культуре западных стран сохраняется и даже по некоторым позициям усиливается. Продолжают действовать стереотипы времен холодной войны по отношению к НАТО, например; к этому добавляется недовольство займами, кредитами, недоверие к иностранным бизнесменам, фирмам, банкам, благотворительным фондам. Так парадоксально сосуществуют тенденции сближения и отгораживания от остального мира. «Западный» образец виден простым глазом, но не пробуждает массового желания ему подражать.
«Необъяснимые явления, оккультизм, НЛО» (в%к числу опрошенных в каждой стране; март 1995 г.)
Переход к потребительскому обществу состоит в том, что культура перестает быть по преимуществу системой внешних запретов, превращаясь скорее в набор рекомендаций. Которые могут быть более назойливы, чем запреты.
Информационная «витрина» европейско-американского образа жизни стала доступной еще советскому обывателю во второй половине 80-х годов, после падения «железного занавеса». В начале 90-х годов, после падения Берлинской стены и всех перемен, за этим последовавших, нашему человеку стал доступен и «прилавок» сегодняшней мировой цивилизации с ее выбором товаров, услуг, комфорта. Но никоим образом не «кухня», не «фабрика» (я имею в виду прежде всего «социальную фабрику», то есть ту систему общественных отношений, которая делает возможным современный уровень производства и потребления, в том числе и современный уровень культуры труда, запросов). Надежды на то, что с открытием двери в мир удастся без проблем сразу перенести на родную землю не только привлекательные «плоды», но и способы их выращивания, не оправдались. Более того, именно близкое знакомство с чужим образом организации жизни показало, сколь высок «барьер», реально отделяющий нас от мира сегодня. Отсюда – шок, раздражение, комплекс неполноценности, новые попытки самоизоляции…
Примерно то же произошло в общественном мнении и по отношению к «западным» институтам и ценностям. Прямые связи (визиты, знакомства) с этими институтами – при демонстративном принятии парламентских «лейблов» – опять-таки показали масштабы разрыва между реально действующими политическими механизмами «здесь» и «там».
В последнее время общественное мнение как будто довольно легко поворачивается от симпатий к демократии к поддержке авторитарного популизма. Этот сдвиг представляется легким потому, что он давно был подготовлен. Демократические тенденции и лозунги никогда не были закреплены ни массовым участием в политической жизни, ни организованностью политических сил, ориентированных на демократические ценности. Демократическая модель, «вброшенная» в массовое сознание в конце 80-х годов, оказалась слишком сложной, а потому и «чужой» для большинства населения. После десятилетия «ельцинских» перемен и кризисов это большинство жаждет порядка и покоя – в тени «сильной руки». При всей смутности массовых представлений о содержании желанного «порядка» одна его черта очевидна: это порядок, наводимый «сверху», при пассивной покорности большинства и при отсутствии деятелей и движений, которые были бы способны предложить иной, собственно демократический образец порядка. Мнения о полезности диктатуры в 2000 году разделились почти поровну: 40 процентов «за» при 43 – «против».
Авторитарный, в том числе и авторитарно-популистский, порядок всегда проще, примитивнее, ниже по уровню организации по сравнению с демократическим. Он сводит управление к командованию, подменяет политический авторитет простым насилием (судебным, полицейским, военным). Готовность – пока, впрочем, вполне декларативная – принять подобное упрощение составляет сегодня важнейший признак ограниченности, «потолка» человека и времени.
Лев Киселев. глава российской программы «Геном человека» в 1994-2001 гг.
Вторая жизнь генома: от структуры к функции
На будущий год исполнится 50 лет открытию двойной спирали ДНК. Уотсон и Крик в апрельском номере журнала «Nature» за 1953 год сообщили о ее трехмерной структуре. Это было официальным началом современной молекулярной биологии, ее мощным стартом.
Стало ясно, что ключ к пониманию наследственности лежит в последовательности тех мономерных звеньев, из которых состоит ДНК. Их, как знает теперь любой школьник, всего четыре – А, Т, Г и Ц (сокращенные названия нуклеотидов аденозина, тимидина, гуанозина и цитидина, из которых слагается цепь ДНК), и весь секрет в том, в каком порядке они расположены. Из этих четырех букв можно составить любую комбинацию, если молекула достаточно длинная. А молекула ДНК очень длинная; считается, что в одной хромосоме всего одна молекула ДНК. А всего в геноме человека более трех миллиардов нуклеотидных пар. И подумать в 60-е или 70-е годы о том, что мы узнаем, в каком порядке идут эти основания, могли только фантасты. Но уже в середине 70-х годов две научные группы независимо друг от друга и по-разному решили проблему секвенирования ДНК, то есть установление порядка чередования нуклеотидов вдоль цепи. Эти методы были разработаны независимо друг от друга Уолтером Гилбертом и Фредом Сенгером. Метод Сенгера стал базовым для расшифровки всего генома – он оказался более практичным, более удобным, более точным, и Сенгер был удостоен, так же как и У. Гилберт, Нобелевской премии. Благодаря развитию его метода и совершенствованию методов генной инженерии, которая позволяет манипулировать кусками ДНК по желанию экспериментатора, возникли предпосылки для массового секвенирования, для массовой расшифровки первичной структуры ДНК.
Но, конечно, никто не помышлял о геноме человека, речь шла о вирусах, в лучшем случае – о бактериях, так как у них геномы в тысячу раз меньше, чем геном человека. Однако в 1988 году Джеймс Уотсон, один из отцов двойной спирали, высказал идею, что пора заняться геномом человека. Эта идея была встречена даже лучшими учеными в штыки. Мотивы такой негативной реакции были следующими. Во-первых, методы еще недостаточно совершенны; во-вторых, они требуют очень больших денег, и поэтому наука будет обескровлена; и, в-третьих, знание последовательности расположения нуклеотидов в цепочке ДНК не будет ключом к пониманию жизни. Это была совершенно нормальная реакция, а все аргументы были вполне разумны. Однако Уотсон, как человек гениальный, совершенно гениально это парировал. Он говорил, что, действительно, методы еще недостаточно совершенны, но для достижения задачи методы будут вынуждены совершенствоваться. Его девиз был «лучше не поймать большую рыбу, чем не поймать маленькую». Это, конечно, сумасшедшая идея, но именно такие идеи качественно двигают науку.
У нас в то же самое время, в 1988 году, независимо от Уотсона, академик Александр Александрович Баев, исходя из анализа ситуации, пришел к выводу, что этот вопрос может быть поставлен в повестку дня. Он пропагандировал эту идею на всех уровнях. В результате в двух странах возникли параллельные программы – американская и советская. Советская программа была поддержана напрямую Горбачевым, и уже через два месяца были выделены деньги. Программа была официально объявлена под эгидой Комитета по науке в конце 1988 года, ее возглавил Научный совет по геномной программе во плаве с Баевым. В Америке был тоже создан свой национальный совет и начались исследования.
Нужно объяснить эти новые слова, к которым еще не вполне привыкли даже специалисты.
Протеомика – наука о совокупности всех белков клетки, изучение протесма (от слова «протеин» – белок). В клетке гены всегда одни и те же, а вот белки, наоборот, всегда меняются в зависимости от стадии развития клетки; возраста организма, предназначения клетки и множества других обстоятельств. Иными словами, протеом – понятие динамическое, а геном, напротив, статическое. Клетка устроена таким образом, что можно из одного гена «снять информацию» для синтеза нескольких белков, поэтому общее максимальное число белков в одной клетке в несколько раз больше числа генов. Однако в каждый данный момент времени в клетке присутствует только часть этих белков, в некоторых клетках, вероятно, не более 10% от их максимально возможного количества.