Знание-сила, 2003 №10 (916)
Шрифт:
Зоопсихологов на биостанции нет, но необходимость изучать и учитывать психику животных, различающихся по характеру, способностям, сообразительности, есть. «У меня, — рассказывает Елена Розанова, — был дельфин Паша, громадный такой зверь, у него болел живот. И он, видя зонд, на второй раз стал открывать рот. Сам подходил, выкладывал хвост, чтобы взяли кровь. Я не знаю аналога, чтобы зверь чувствовал разумом, что ему это надо».
Все-таки я не удержался от вопроса: дельфин — это животное или нечто большее? Спрашивал многих, но только доктор Розанова ответила, что на ее взгляд — нечто большее.
Тот, кто не калечит, а выхаживает, наверное, и должен так думать.
Мне
Доктор Розанова говорит, что всегда хотела работать с животными, но в ветеринарный институт принимали ребят из сельской местности, а она была москвичка. Пошла на педиатрию. После окончила ветеринарный колледж, лечила собак, кошек, потом встретилась с дельфином. «Это ваше?» — «Да, это мое. Ни одна собака вам рот не откроет, чтобы зонд взять».
У адаптации — свои особенные механизмы. Травмированные звери боятся нырять и находятся на поверхности в бассейне. Кормят дельфина, спустив воду, чтобы не ловить снова и не травмировать еще больше. Процесс кормления показался мне похожим на то, как слепоглухонемого ребенка учат пользоваться ложкой по методике Соколянского-Мещерякова: держа его ручку в своей руке, взрослый уменьшает активность по мере проявления активности ребенка.
Елена, мама которой работала в тифлосурдопедагогике, находит это сравнение верным.
Иногда врач помогает животному — впихивает селедку в пасть, стимулируя глотание, потом оставляет хвост, и так далее, пока дельфин снова не научится есть.
К доктору Розановой поступают с разными проблемами. Последнее время на теле дельфинов все чаше рубиы, раны неестественного происхождения — в море много мусора. Много животных с аллергией — неподалеку тянут нефтепровод и выбрасывают сернистую нефть в море.
Невольно думаешь о своем месте обитания. Лена говорит, что в Москве жить не может, побудет недельки три и скорее назад. Однажды в метро потеряла сознание. Джон тоже, а его слабым не назовешь. У многих столица вызывает кожные заболевания. Да мы все как дезадаптированные дельфины.
На Земле осталось немного мест с чистым воздухом и водой. Посевы, которые берут у дельфина из дышла, практически стерильные. Но потом идет заражение нашей флорой, говорит доктор Лена, мы же чихаем, кашляем.
Дышит дельфин через дыхательное отверстие на голове, клапан открывается — вдох, потом клапан закрывается, и животное уходит под воду. Зрачок у дельфина подковообразный: когда он хочет что-то рассмотреть, «подковка» опускается, и получается как бы два зрачка. Лаборатория слуха выяснила, что у дельфина одно ухо слышит лучше другого. Среди дельфинов есть, как и среди нас, «левши» — берут рыбу с левой стороны, в то время как большинство — с правой.
Есть свой язык общения, который мы иногда слышим. Елена рассказывала, что у нее была мать с годовалым дельфиненком, который раньше, чем она, начал есть рыбу, и она на него шипела, как мать на ребенка.
Дельфинья азбука: «дай», «мяуканье» означают сильное возбуждение. Звук вроде хлопка в ладоши — предупреждение, угрозу, «пронзительные крики» — брачное поведение, игры. «Взрывы» — боль, голод, «резкий треск» — тревогу, страх. Есть сигнал бедствия, призыв о помощи.
Северного дельфина — «белуху», которую я видел на юле в Анадырском заливе, ее там полным-полно, белеет, напоминая то ли льдину, то ли свинью, между тем называют морской канарейкой за способность хрюкать, стонать, свистеть, издавать звуки, напоминающие плач ребенка, пронзительный женский крик, шум толпы, игру на флейте, щебетание птии.
Двоих из последнего отлова решили перевезти в морские вольеры. Подошел грузовик, дельфинов на брезентовых носилках перевалили через кузов, и поехали. Горы, море, какая-то чудесная музыка, кажется, из «Соляриса», звучит на магнитофоне. Приехали на место. Отгороженный от моря плитами водоем, немного заросший, с останками трибун — коша-то здесь показывали представления — напоминает римские развалины. Садимся на трибуны и наблюдаем, как ловцы Джон и Андрей выпускают дельфинов на «большую воду». Основная задача — поддержать животное, чтобы оно сделало первый самостоятельный вдох и увидело своих сородичей. «Лена, я его не вижу» — говорит Джон из вольера. — «И я не вижу».
Без поддержки после пережитого дельфин может запросто утонуть, захлебнуться. «Да вон, с красной меткой, — кричат с грузовика, — вынырнул!»
Джон выпускает следующего, комментируя: «Дышит хорошо, голову держит, в глубину рвется. Отпускаю. Встаю на сеть».
Смотрит — выплывет? «Она!» — «Не она, а он» — отвечают с берега. «А ты говоришь, больное сердце, валокордин» — пошучивает Андрей.
Считается, что «корабль спущен на воду», если дельфин-новичок присоединяется к сородичам, ныряя и выныривая вместе с ними. Мы дожидаемся этого счастливого момента. На трибунах аплодисменты. «Всем спасибо» — говорят ребята.
А я думаю: как было бы хорошо здесь пожить, не дельфину — человеку. Да он давно жил здесь, под ногами большой античный город, амфоры находят на берегу: Иллюзия, быть может, но завораживает: у самого синего моря живут мужественные мужчины и нежные женщины — люди, объединенные дельфином. Здесь царит его культ, всюду встречаются изображения: цепочка в форме дельфина на груди, татуировка на плече, смешные рисунки и фотографии в столовой. Благодаря дельфину люди становятся добрее. Даже простые рабочие, шоферы на биостанции, кажутся какимито особенными. Может быть, море, горы, самшитовая роща отбирают людей, а, может быть, на биостанцию приходят люди определенного склада, дельфин их складывает. «Я вам завидую» — на прощанье сказал я Леночке, с которой хотел встретиться промозглой поздней осенью в Москве, куда она приезжает на пару неделек доложиться шефу. Но так и не встретились. «Я сама себе завидую» — улыбнулась она.
Признаюсь, я влюбился в Утриш с первого взгляда.
Есть масса свидетельств тому, что дельфины спасали детей. Плутарх пишет, что Телемах, сын Одиссея, упал с корабля, и дельфин спас его.
Есть масса историй о дружбе дельфинов и детей. Плиний Старший рассказывает, что достаточно было одному мальчику из селения неподалеку от Неаполя выйти на берег и позвать «Симо!» — «курносый», как к нему тотчас приплывал дельфин. Мальчик кормил дельфина кусочками хлеба, а тот возил его прямо через бухту в школу и обратно. Потом мальчик заболел и умер, а дельфин продолжал приплывать на то же место и искать своего друга. Вскоре он тоже умер, пишет Плиний, и все были уверены, что это от тоски и скорби.