Знойная женщина, мечта поэта
Шрифт:
Мне стало не по себе. Странная она какая-то, эта Михайловская больница. Чисто, пусто, безлюдно, как на космическом корабле из американского фантастического фильма — полное впечатление чего-то потустороннего.
Я дохромала до лифта и поднялась этажом выше, в травматологическое отделение.
Совсем другое дело — в меру обшарпанно, в меру грязно.
Разодранный линолеум, замызганные, выкрашенные красочкой цвета детской неожиданности стены, плотно уставленный койками коридор и стойкий запах карболки — обычное травматологическое отделение обычной
— Скажите, пожалуйста, — направилась я к женщине, лежащей недалеко от входа, и замерла.
На кровати спала Люська.
Вот жизнь! Недавно она была жива и здорова, строила планы, а теперь лежит в травматологическом отделении. Правильно говорится: «Человек предполагает, а бог располагает!»
— Люся?!
Бледная, изможденная, непохожая на себя, с заострившимся носиком и спутанными волосами Люсенька Обуваева никак на мое обращение не отреагировала.
— Люся?! — Я подошла поближе. — Люсь? Люся-а!!!!!!! — завыла я в голос, осознав, что Люська мертва.
— Чего орать?! Все одно не слышит. — По моим ногам хлестнула грязная мокрая тряпка из серой мешковины. — Орет, как обосравшись! — Дыхнув перегаром, подвыпившая санитарка принялась старательно возить шваброй прямо у моих ног.
Я поспешно отступила в сторону:
— Врач уже был?
— Тебя дожидался! Тоже мне, командирша! Явилась, не запылилась. Придут в отделение без бахил и командуют. Читать надо! Объявление внизу видела?!
— Да, конечно, извините меня, пожалуйста, — потерянно лепетала я, заливаясь слезами. — Я… Нет, это невозможно, господи, Люсенька, как же это, как же так!
— Ладно тебе убиваться, — неожиданно смягчилась пьянчужка. — Слезами горю не поможешь. Ты, эта, денег лучше дай! Мало ли что! — туманно пояснила она, не сводя глаз с моей сумочки, и торопливо добавила:
— Тетя Роза меня зовут, если что.
— Денег? Да, конечно, денег. Сколько? — обрадовалась я, что хоть что-то могу сделать для Люськи.
Тетя Роза многозначительно пожала плечами:
— Сколько, сколько? Ты кто ей будешь-то?
— Я? Наташа. То есть подруга, — поправилась я.
— Подру-уга? — делано удивленно переспросила санитарка, искренне наслаждаясь своей властью. — Хороша подруга, нечего сказать. Баба третий день лежит без сознания, а ты только-только навестить соизволила.
— Но я не знала, — завела было я свою старую песенку, да так и застыла с протянутой рукой. — То есть.., как — без сознания?! Я не ослышалась, вы сказали — она без сознания?! — грозно переспросила я.
Не ожидавшая такого напора тетя Роза поспешно выхватила у меня приготовленные пятьсот рублей, сунула их в карман и, подобострастно причитая, засуетилась вокруг Люськи.
— Правильно поняла — без сознания. Обязательно без сознания! Еще бы не без сознания! Почитай, все три дня так и лежит без сознания, и не покушала за все время ни разу, и вообще, — как заведенная бубнила она, протирая никелированную спинку кровати. — Я вот присматриваю тута за ней. Подойду, послушаю. Живой человек все
— То есть вы хотите сказать, что Люся жива?! — не веря собственным ушам, на всякий случай еще раз уточнила я.
— Жива, матушка, жива, живее не бывает.
— Жива — и лежит здесь, в коридоре травматологического отделения? — взорвалась я. — Безобразие! Что вы мне голову морочите? Где врач? Где заведующий отделением? Почему пациентка, потерявшая сознание, лежит здесь, в коридоре, а не в отделении интенсивной терапии?! Она ведь так умереть может!
— Мы что, мы люди маленькие!
— Правильно, — возмутилась я, — перевести больную в отделение реанимации — это не в вашей компетенции. Этого от вас никто и не требует. Но уложить-то ее по-человечески вы могли? У нее ведь и руки, и ноги затекли. Неужели не видите? — Решительно отстранив в сторону превратившуюся в соляной столб тетю Розу, я подошла к Люсе и начала осторожно распрямлять ее вывернутые в локтевых суставах и изогнутые под немыслимым углом руки.
Глава 10
Неожиданно Люся очутилась в незнакомой, глубокой долине и увидела перед собой тропинку, по обочине которой росли кусты, усыпанные сказочными белыми цветами. Была теплая летняя ночь. Яркое южное небо усыпано звездами. Звезд множество, они теснятся, не умещаются на небосклоне и падают вниз бесшумным дождем.
Непроницаемая темнота не пугала. Люся чувствовала себя превосходно и была совершенно спокойна. Появилось ощущение легкости, уюта и умиротворенности. Это было удивительно.
Она пошла по тропинке.
Послышался перезвон, как будто китайские колокольчики звенят на ветру. Звон колокольчиков завораживал и манил.
Люся побежала быстрее и в конце тропинки оказалась вдруг в безмолвной пустоте, где вся ее жизнь промелькнула перед ней.
Яркие образные картины прошлого разворачивались по порядку и стремительно проносились мимо. Кадры сменяли друг друга, как в кинофильме, который крутят слишком быстро.
Она увидела себя трехлетним ребенком.
Тесная, ободранная комната в старом, покосившемся доме на окраине Стрельны. Стойкий запах сивухи, грязного белья и немытых тел. От круглой железной печки веет могильной стужей. Печь не топлена несколько дней.
Люська в доме одна. Она замерзла и хочет есть. Хлебные крошки с пола голодная девочка подобрала еще вчера, тогда же был пойман и съеден последний, заторможенный от холода таракан.
Родители Люси — пьяницы. Три дня назад отправились они на поиски выпивки. Ушли и пропали. Приблудились к какой-нибудь развеселой компании, пьют, гуляют, про дочку и думать забыли. Им не привыкать. Дети в этой семье появлялись и исчезали, как в калейдоскопе. Люсю мама родила пятнадцатой по счету.
— Поскребыш! — захлебываясь от самодовольства, хрипло смеялась мать, похлопывая себя по тощему животу. — Мой только глянет — меня тут же тошнить. Готово. Понесла. А все потому, что абортов ни в жисть не делала. Грех!