Знойное лето
Шрифт:
— Тебе не трудно говорить? — спросил он.
— Совсем нетрудно. Расскажи мне хомутовские новости. Николай Петрович не проговорился о моем увольнении?
— Сразу же. Но это получилось случайно… Зачем ты сделала это?
— Я же говорю: страх и отчаяние.
— У нас ураган был, — начал он и тут же обругал себя: «Нет, я действительно скотина. Сейчас начну докладывать о суточных надоях молока и трудовых достижениях Егора Басарова».
— Это, должно быть, очень страшно, — Ольга поежилась. — Я ни разу не видела урагана. Страшно было, Алеша? Впрочем, я дуреха. Но большинство
— Ураган прошел через хутор и доконал его, — стал рассказывать Алексей. — Стариков я перевез к нам. Это было вечером, а утром они сбежали. Самым натуральным образом. Поехал, ругался, а что толку?
— Ты сегодня из дома? — спросила она.
— Нет, я из Новосибирска.
— Вот как? Расскажи мне про Новосибирск. Я там не была. Это красивый город? Он в тайге стоит?
— Не знаю. Мы два раза проехали по главному проспекту — и все. Мы были в районе, договаривались о сенокосах.
— В тайге были, да? Расскажи мне про тайгу. Я там ни разу не была. Наверное, красиво, да?
— Лучше я буду говорить, что очень и очень люблю тебя.
— Ты не умеешь говорить о любви, — возразила Ольга. — Не умел и не научился. О любви ты знаешь не больше десяти слов.
— Неправда!
— Не спорь, я считала. Когда мы познакомились, ты и этого не знал. Помнишь, как мы познакомились?
— Отлично помню.
— Нет, ты все забыл! Не спорь, пожалуйста! В библиотеку ты ходил не заниматься, а высматривал хорошеньких девочек. Не спорь, пожалуйста! Потом ты подсел ко мне. У тебя был слишком деловой и серьезный вид. Ты разложил свои бумаги и шепотом спросил, нельзя ли чуть сдвинуть мои книги. Мне надо было промолчать, но я не сдержалась. «Ах, пожалуйста!» — сказала я. Ты только этого и ждал. Опять спросил, что я читаю, зачем мне эта ерунда о постановке библиотечного дела в двадцатые годы. Мне надо было крепиться и молчать. Но я была дуреха и стала доказывать, как здорово в то время было поставлено библиотечное дело. Ты не дослушал и пригласил меня в кино. Я согласилась и попала в ловко расставленные сети.
Они засмеялись. Тихо, по-больничному.
— Нет, это я попал в ловко расставленные сети, — принял игру Алексей. — Я просто попросил передвинуть книги, а ты: ах, пожалуйста! Я сразу понял, чем это может кончиться, но было уже поздно.
— Ты искажаешь историческую правду.
— Ничуть. Впрочем, ладно. Дело это прошлое, а жить надо настоящим. — Алексей помолчал и спросил напрямик: — Когда ждать тебя домой? Что я там, как сирота казанская? По всему району уже ходит слух в нескольких вариантах. Первый — я тебя выгнал. Второй — ты сама сбежала от меня. Вообще-то я поначалу действительно подумал, что ты сбежала. Ладно Николай Петрович вразумил. Прости за глупые подозрения. Простишь, да?
Ольга не отвечает.
— Впрочем, разговор это не больничный. Давай не залеживайся тут, поскольку аппендицит есть не болезнь, а сплошное баловство. Так что сразу домой, да?
— Конечно, конечно! — заторопилась Ольга. — Только домой.
Дверь в палату открылась.
— Молодой человек! — строго сказала она. — Я пустила вас только на пять минут. Больной нужно отдыхать. Прошу зайти ко мне, шестой кабинет на первом этаже.
— Да, да! — Алексей вскочил. — Я сейчас.
Дверь закрылась.
— Алеша, это и есть Ираида Григорьевна, — сообщила Ольга. — Она слишком слушает маму. Они давние подруги. Представляешь, вчера Ираида Григорьевна привела целую комиссию. Три профессора на один аппендицит! Неслыханная роскошь. Они измучили меня, извертели всю.
— С этой Ираидой Григорьевной мы уже знакомы, — признался Алексей. — Я назвал ее формалистом, бездушным человеком и еще как-то. Она меня — нахалом.
Ольга засмеялась. По-настоящему, весело.
— Иди, Алеша, иди, — поторопила она. — Я извинюсь за тебя.
— Я сам могу это сделать. Что тебе принести? Я сейчас смотаюсь в магазины и на рынок.
— Ничего мне не надо. Мама всю тумбочку провизией забила… Ступай, Алеша. Наклонись, я тебя поцелую.
«Все хорошо, что хорошо кончается», — подвел итог Алексей. Стремительно шагая по длинному больничному коридору, он думал, что все неясное, плохое, унылое и грустное теперь позади. Теперь домой, снова за работу, готовить южный и сибирский десанты и ждать Ольгу. Глянул на часы. Ого! Надо поторапливаться.
Вот и шестой кабинет с невыразительной пожелтевшей табличкой «Зав. отделением».
Ираида Григорьевна сидит за столом, как некая богиня милосердия — величественна, строга, но добра и великодушна, если не обманывает первое впечатление.
— Я вас слушаю, — сказал Алексей.
— Проходите, садитесь, — пригласила она. — Сюда, пожалуйста. Вас Алексеем зовут, так ведь?
— Алексей, Алеха, Леха, как вам угодно.
Ираида Григорьевна начала перебирать на столе кипу больничных бумаг, но тут же оставила их, протянула Алексею пачку сигарет. Он отрицателе но мотнул головой.
— Ну и правильно, что не курите, — похвалила Ираида Григорьевна, но сама закурила, затягиваясь жадно и нервно.
Только теперь Алексей вспомнил, что прежде несколько раз мельком видел ее в доме тестя и тещи.
— Так я слушаю, — напомнил он. — У меня самолет в половине пятого. К утру я должен быть дома.
— Да, да… С Валентиной Юрьевной мы давние подруги. Она милая прелестная женщина. Олю я знаю с рождения. Это милый прелестный ребенок, — Ираида Григорьевна говорила отрывисто, вроде через силу.
Алексей уже начал злиться.
— Биографию Валентины Юрьевны, а тем более Ольги я знаю достаточно подробно. Могу добавить, что и Роман Андреевич тоже милый и прелестный мужчина. Не так ли?
— Понимаете, Алексей, в чем дело? — Ираида Григорьевна погасила в пепельнице окурок и тут же взяла новую сигарету. — Вы муж Оли, вам я должна сказать, но надеюсь, что об этом не узнают ни Оля, ни Валентина Юрьевна. С Олей не все благополучно. То есть очень плохо.
«Сколь странен этот мир, сколько страстей вокруг самой заурядной операции», — подумал Алексей и не уловил еще несколько отрывистых фраз, сказанных Ираидой Григорьевной.