Зодчие. Скитания
Шрифт:
Воины, сбитые с коней, поражали стрелами неприятельских всадников и лошадей.
Полки Горбатого-Шуйского прекратили притворное бегство и повернулись лицом к противнику. Татары оказались в кольце. Теперь только не дать врагу прорваться и спастись в лесах!
Воины Япанчи поняли опасность, однако не растерялись. Яростно набрасывались они на русских. Но кому удавалось пробиться сквозь цепь конников, тот наталкивался на пехоту, встречавшую татар ливнем стрел. Всадники валились с седел, кони с диким ржаньем носились по полю, увеличивая сумятицу боя.
Силач Филимон и казак Ничипор
Великан – хранитель Шемякина – в сумятице боя потерял воеводу. С победным кличем: «Жива Русь, жива душа моя!» – он рассыпал удары направо и налево.
Япанча метался по полю сражения, пытаясь навести порядок среди своих смятенных полков.
Телохранитель воеводы налетел на Япанчу с огромным мечом, поднятым над головой.
– Алла, алла! – Япанча с гортанным визгом нанес противнику страшный удар ятаганом.
Татарский ятаган налетел на русскую закаленную сталь и со звоном разлетелся…
Гибель Япанчи довершила расстройство татар. Их охватил страх. Они не держали уже боевого строя и только старались прорваться сквозь русские полки. Не многим удалось достигнуть лесной чащи – почти все погибли под ударами мечей, от стрел и пуль.
Истомленные, перепуганные татары бросали оружие и сдавались. Среди порубленных татар мало было крашеных бород. Пытать боевое счастье с Япанчой вышла в поле молодежь. Эта молодежь лежала на широком поле с разрубленными головами, со стрелами в груди, в боку…
Набегам Япанчи пришел конец. Из многих тысяч татарского войска, погнавшихся за полком Горбатого, осталось триста сорок человек, сдавшихся в плен.
Не дешево и русским обошлась победа. Память об Арской битве сохранила песня:
Казань-град на горе стоит,Казаночка-речка кровава течет.Мелки ключики – горючи слезы,По лугам-лугам – всё волосы,По крутым горам – всё головыМолодецкие, всё стрелецкие…Глава XI
Никита Булат в тюрьме
После разгрома Япанчи [158] положение осажденной Казани сильно ухудшилось. Конники Япанчи уже не налетали на русских с тыла. Зато усилился отпор татарского войска, засевшего в городе.
158
30 августа 1552 года.
Татары делали ожесточенные вылазки большими силами, вступали с московскими стрельцами и казаками в рукопашный бой. Отбитые, они скрывались ненадолго и появлялись, подкрепленные новыми бойцами.
Русские пушки беспрестанно били по городским
Голоса человеческого не слышно было от грома пушек, от треска пищалей. Ратники передавали приказания воевод знаками или кричали, приложив губы к уху товарища.
Наконец татарское сопротивление ослабело. Боярские дети, казаки и стрельцы заняли рвы и продолжали усиленную стрельбу по стенам из луков и пищалей.
Михайло Воротынский утвердил туры на расстоянии всего пятидесяти саженей от городских стен.
За турами и во рвах – повсюду прятались от обстрела русские воины. На стенах лежали татарские лучники и стрелки из пищалей. Противники зорко следили друг за другом, и только ночь давала московским ратникам возможность сменять посты.
Разорив посады и укрепившись под самыми стенами, русские продолжали бить по городу из тяжелых пушек.
Стены терпели малый ущерб; зато ядра, перебрасываемые через стены, разрушали и поджигали дома. Дым от пожаров носился тучами, застилая солнце, не давая защитникам города свободно дышать.
От русского обстрела больше всего страдали укрывшиеся в городе жители посадов и ближайших сел. Перед приходом русского войска хан Едигер разослал по окрестностям Казани землю и воду. Это означало, что отказавшиеся воевать с русскими будут лишены и земли и воды. Не осмеливаясь противиться приказу, на зов Едигера явились тысячи татар, марийцев, арских чувашей. Они раскинули войлочные кибитки на каждом свободном клочке земли. Около кибиток задымились, запахли едким кизяком [159] костры, закопошились полуголые бронзовые ребятишки. В тесном городе стало еще теснее. Меднобородые домовладельцы приходили к кадиям и муллам жаловаться на пришельцев:
159
Кизяк – топливо из сушеного навоза, смешанного с соломой.
– Лазают по садам, яблоки обобрали, деревья на дрова рубят!
– Терпите, – отвечали кадии. – Это защитники города.
Теперь этим защитникам приходилось тяжко. Каленые русские ядра зажигали их легкие жилища. Лишенные крова пытались ворваться в дома богачей, но привратники их прогоняли. Погибающая от голода и холода беднота с радостью покинула бы город, если бы это было возможно.
Хатыча явилась в каморку Булата послом от Джафара-мирзы. Старый зодчий стоял перед ней маленький, истощавший. Но синие глаза по-прежнему смотрели решительно.
Хатыча уговаривала старика:
– Образумься! Али тебе жизнь не мила? Сгинешь за упорство!
– Сгину, а своих не выдам!
– Эх, Никита, досупротивничаешь до беды! Царю Ивану Казань не взять, уйдет восвояси…
– Того не будет! – гневно вскричал Булат. – Поди прочь, змея!
Никиту вызвал управитель. Маленький горбун набросился на старика:
– Проклятый раб! Осмеливаешься противиться приказу самого Музафара-муллы!
Джафар ударил Никиту по лицу. Старик покачнулся: