Золотая дева
Шрифт:
И с Мишкой постоянно ссорились. Жених-то хоть и благородный, и терпеливый, но тоже устал от ее постоянного недовольства и капризов. Да и в глубине души, видно, сам жалел, что не дал в такой ситуации деньжат на аборт, как все ровесники бы сделали, а жениться собрался…
Еще и Макар подливал масла в огонь. В начале июля, как ни в чем не бывало, прислал ей открытку. Написал, что собирается в Сочи, просил встретиться… Лена не удержалась – пошла. Снова сидела в ресторане. Слушала комплименты. И как Макар подбивает бросить
И снова не согласилась. Потому что от ребенка теперь уж точно не избавишься – тот пинаться стал, и животик видно ощутимо. Макар и сам не понимает, каково это будет, когда она в его квартире чужого младенца станет нянчить…
– Макарушка, да я бы рада! Честно! И, если б сволочью, без единого принципа была, поехала б, не раздумывая. Но не могу. Понимаешь, не могу. Ты ко мне по-человечески, а я тебе – такую подлость…
– Но хотя бы видеться мы сможем? – тоскливо уточнил Макар.
– Да, – твердо ответила девушка. – Да. В любое время. До тех пор, пока ты захочешь меня видеть.
И заметила, что в его глазах промелькнуло торжество. Вот странный! Подумаешь, подарок большой: чужая, да еще и беременная, жена разрешила себя навещать!
…Свадьбы в июле, как они с Мишей хотели, сыграть не успели.
Его включили в основной состав сборной края, и нельзя было подводить команду. Летом ведь сплошные соревнования и сборы. К тому же за границей можно вещичек симпатичных накупить, в том числе и будущему ребенку.
Вот Миша и уехал. А Лена ждала. Ела правильную еду. И все больше злилась.
А в сентябре попала в больницу.
Из-за ерунды какой-то – подумаешь, давление немного повышено да ноги отекают. Но врачи настояли. И Мишка, который наконец вернулся из своих разъездов, тоже уговаривал ее не рисковать.
Вот и получилось, что в бархатный сезон, самое любимое время, она оказалась запертой в неуютной, на шесть человек, палате. Гулять не пускали, кормили скверно, да еще и каждый день мучили капельницами да уколами. А совсем близко (когда машин мало, даже слышно) шумело море. И кто-то другой плавал в самой теплой сентябрьской воде. Целовался с любимым человеком на вечернем пляже. Брел, обнявшись, по влажному песку…
Лена строго наказала матери, чтоб та все письма или телеграммы, если будут, немедленно доставляла ей. Однако от Макара больше весточек не приходило – успокоился, наверно. Забыл. И она скучала теперь по нему куда больше, чем по Мишке. Жених-то – вот он, рядом. И постоянно в делах – пытается работу найти, комнату снять, чтоб недорого… Да и зудением своим измучил: все заставляет ее, чтоб лежала и от капельниц не бегала, – не понимает, что ей уже все вены искололи, живого места нет!..
Надоел – смерть как! И замуж за него расхотелось… Только куда ей еще, с ребенком-то, деваться? Только за этого зануду. Который и в ресторан никогда не сводит, потому
Однажды даже глюк был: вдруг привиделось, что по больничному парку вышагивает Макар. С букетом в руках. Лена выглянула в окно, радостно позвала его… Однако он даже не обернулся. Обозналась, конечно. Не Макар. Да и откуда здесь взяться Макару?.. В ресторан он ее, беременную, еще водил – из жалости. Ну а уж в больнице навещать точно не станет.
…Врачи тоже занудствовали. Измучили осмотрами и анализами, провели консилиум. И постановили: торчать ей на больничной койке до самых родов. То есть до конца октября.
Мишка, когда узнал это, расстроился. С надеждой спросил:
– Может, хотя бы на денек выпустят? Чтоб мы пусть не свадьбу сыграли – просто бы расписались?
Но врачи были неумолимы: гипертония второй степени, почки тянут из последних сил, шейка матки приоткрыта… Короче, из больницы ни шагу.
Ленка подбивала жениха наплевать на все запреты и сбежать (даже не ради загса – просто хоть на денек вместо больничной тоски белый свет увидеть), но осторожный Мишка не согласился:
– Ты что? А если вдруг что с ребенком?!
«Ну, и хрен с ним!» – едва не вырвалось у Елены.
Но, конечно, она промолчала.
…А когда родила наконец дочь – девочку ей даже не показали. Сразу подхватили, куда-то унесли, строго велели: «Вы, мамочка, отдыхайте! Все потом…»
Лена, измученная родами, особенно и не настаивала. Мельком-то ребенка увидела, и он, точнее, она ей не показалась: какая-то синенькая, мокрая, глазки заплывшие. И даже не орала – так, только попискивала…
Но когда девочку не принесли и назавтра – Лена начала беспокоиться.
– Ваш ребенок пока под лампой, ничего страшного, – успокаивали врачи, – просто девочка слабенькая родилась…
А к вечеру в палату пришла педиатр, заведующая детским отделением.
И опустив глаза, призналась: ребенок родился очень больным. И начала перечислять: у дочери фиброэластоз миокарда. Так назывался один из самых тяжелых пороков сердца, врожденный и практически неизлечимый. Экстрофия мочевого пузыря, то есть его сращение с брюшной стенкой, – это лечится, но оперировать надо сразу. Врожденные аномалии желчных протоков… Еще что-то – дальше Лена не слушала…
– В общем, ребенок – глубокий инвалид. И я вам, мамочка, очень советую жизнь свою молодую не портить, – твердо закончила свою речь врачиха. – Вам еще только семнадцать. Успеете. Родите здорового, да не одного…
– Но вы же сами сказали… что-то там можно вылечить?.. – пролепетала потрясенная Лена.
– Мочевой пузырь – да, хотя шансы невелики. А вот сердце… – педиатр вздохнула. – Статистика такова: до девяноста пяти процентов таких детей погибают в течение первого года жизни. И год этот вы проведете хуже, чем в аду. Помяните мое слово.