Золотая лихорадка
Шрифт:
И опять ему повезло – в мгновение ока по всей улице потухли фонари; уже слыша за собой топот погони, Филатов опрометью кинулся через проезжую часть и скрылся в лабиринтах темных дворов. Теперь он поверил в то, что его решили обвинить в убийстве.
Было прохладно. Филатов постоял с минуту под деревом, свыкаясь с мыслью, что все это не сон и в общагу, равно как и домой, ему идти нельзя. И никуда нельзя. Разве что к кому-нибудь из собутыльников? Они все частые гости местного НКВД. И тут Филатов вспомнил, что вчера, часов в одиннадцать вечера, ему звонил по мобиле Ленька Жестовский,
Естественно, на мост, по которому круглые сутки шли машины на Москву и около которого вечно ошивался патруль дорожной милиции, соваться нельзя. Но Филатов не зря прожил в этом городе довольно долго, да и в детстве облазил с пацанами все ежовские зауголья, от средневековых подземных ходов до самых опасных новостроек, где постоянно «падали краны» и «стреляли сторожа». Под мостом, который вел через реку, будто специально для мальчишек, задумавших поиграть «в войнушку», были проложены железные мостки с каким-то кабелем. Бегать по ним было не то чтобы опасно, но как-то не по себе становилось, когда в метре над головой по настилу проносился многотонный грузовик; эти-то мостки и выручили Филатова, давно уже расставшегося с детством...
Филатов проскользнул вдоль стены литейного завода, купленного пару лет назад каким-то думским депутатом, огляделся и, не обнаружив ничего подозрительного, перебежал дорогу и нырнул в заросли. Под мост вела тропинка, в районе которой весь городской алкоголизированный бомонд потреблял «чернила» и «максимку». Глядя под ноги, чтобы не наткнуться на чье-нибудь дерьмо, беглец, подгоняемый утренней сыростью, вскоре очутился у огромного бетонного быка, выщербленного, словно древняя крепостная стена. «Черт, теперь только детство и вспоминать», – пронеслось в голове, когда Филатов ухватился за стальные прутья мостков. Подтянулся и, стараясь не шуметь, побрел над черной рекой. Над головой шумели машины.
Переулки были девственно пусты. Раннее утро не спешило выгонять людей из постелей, и до КПП Филатов добрался без приключений. Отворил тяжелую дверь.
– Дежурный по КПП рядовой Кац! – не открывая глаз, вытянулся разомлевший от сна солдат.
– Где дежурный по части?
– В штабе. Как доложить? – солдат, явно первогодок, начал с трудом приходить в себя.
– Звони, скажи... – Филатов чуть было не назвал свою фамилию, но вовремя спохватился.
– Короче, крути ручку, я сам поговорю.
– Не положено!
– Ладно, скажи, полковник Кудасов прибыл, – это была фамилия заместителя командира части. Так и не проснувшийся солдат с недоверием посмотрел на Филатова, но трубку полевого телефона снял.
– Таня? С дежурным соедини! – вызвал он коммутатор. – Докладывает дежурный по КПП рядовой Кац. Полковник Кудасов прибыл!
Трубка в ответ что-то хрюкнула. Лицо у солдата вытянулось:
– Он сказал, что я мудак и что Кудасов на Черном море отдыхает, – обреченно промолвил солдат. На освещенном плацу появился, подтягивая портупею, Ленька.
– Юрка, кабан стельный, когда это ты из старлея в полковники перекрестился? – с ухмылкой во всю румяную рожу заорал он. – Рядовой Кац, почему ремень на яйцах, а честь не отдаете? Объявляю замечание. Пошли, Юрик.
Они прошагали по городку, мимо антенн радиорелейки, по плацу в двухэтажный штабной домик. У знамени стоял караульный с автоматом.
– Ну, рассказывай, как жизнь. – Леня опустился в кресло за пультом связи, Филатов – на топчан.
– Хреновая жизнь, Анатольевич. Со всех сторон хреновая.
– Да, что-то ты и выглядишь на букву «хэ». Давай «коктейля» налью. – Прапорщик потянулся к фляге, висевшей на крючке сбоку пульта.
– Лёник, что бы ты сделал, если бы тебя обвинили в убийстве... причем совершенно незаслуженно?
– Послал бы того подальше.
– А если бы тебя серьезно обвинили? Приехали за тобой?
Жестовский в упор посмотрел в глаза другу:
– Рассказывай.
После того как уставший до чертиков Филатов поведал другу свою печальную повесть, тот даже присвистнул. На минуту-другую в дежурке наступило молчание. Потом военный пулеметной скоростью стал задавать вопросы.
– Твой маршрут в ту ночь?
– Он как раз пересекается с местом убийства.
– Ты вообще помнишь, как шел?
– Полный автопилот.
– Чем его убили?
– Колян сказал, что бутылкой по голове и пулей добили.
– Кравченко может подтвердить, что ты с ним пил?
– Может-то может, но я же потом ушел, а проснулся в общаге...
Жестовский помолчал.
– Но откуда там твои отпечатки?
– Леня, спроси что-нибудь полегче. Алиби у меня никакого, по всему выходит, что я там был в тот момент...
– Тебя очень круто и умело подставили. Одна зацепка – если на пистолет выйдут; вдруг он где-нибудь уже засветился?
– Надежды мало... Отпечатки все перекроют, они в картотеке давно засвечены, да и в милиции знают, что я по их ведомству не раз проходил. А им бы только зацепиться... Во бляха-муха, – в сердцах стукнул себя кулаком по колену Филатов, – сотню народу положил, не меньше, а тут пришили то, чего не делал. Смешно, ей-богу!
– Еще вопрос, Фил. Ты говоришь, там вагон с оловом увели.
– Говорят...
– Холера, я же вчера вечером как раз десять кило у одного барыги закупил...
– А тебе зачем? – недоуменно спросил Филатов.
– Да вот, понимаешь, подзаработать решил. Один хрен тут оловянными солдатиками занимается, в смысле сбывает их и разный народ нанимает – кого отливать, кого раскрашивать Ну, что ты хочешь – двадцать американских копеек солдатик, полтинник – всадник. Продает, правда, в десять раз дороже. Я солдат припахиваю, честно говоря, половину – им, половину – себе. Да и послабление по службе... Все довольны, с кем надо делюсь...