Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Вспомнилось, как работал Сухопара над картой, сколько было радости, когда вспыхнула на фанере первая миниатюрная лампочка. Разве можно было тогда подумать, что этот мальчуган с увлеченными глазами способен совершить что-то возмутительное, противное? Наверное, и Зинаида Федоровна, и она, Нина, еще чего-то не рассмотрели в его характере, не сумели воспитать в нем пионерской гордости за свой класс.
Теперь надо было снова, с самого начала бороться за этого школьника.
Нина с нетерпением ждала, что скажет Зинаида Федоровна.
Нина думала, что Зинаида Федоровна будет говорить долго о поведении Сухопары, скажет, как ее обидел и возмутил школьник своим поступком. Но, к большому удивлению девушки, учительница сказала всего несколько слов. Спокойно и проникновенно зазвучал ее густой голос:
— Дети, я знала, что вы правильно оцените поведение Сухопары. Спасибо! И вы понимаете, что стрела упала не на стол. Нет, она попала мне в самое сердце!
Зинаида Федоровна пошла на место среди такой тишины, что можно было почувствовать, как стучали детские сердца.
Эту тишину внезапно нарушили быстрые шаги. Все произошло так неожиданно, что Нина успела лишь заметить, как перед ее глазами мелькнула фигура школьника…
Это был Сухопара. Он вдруг сорвался с места и быстро вышел из класса. Такого еще никогда не бывало, чтобы пионер оставил сбор.
Первой мыслью Нины было вернуть его. А Юша Кочетков уже громко предложил:
— Исключить его из отряда! Пусть идет. Он не пионер!
И снова, как раньше, молчаливо, будто на уроке, подняла руку Оля Лукошко.
— Не надо его исключать, ведь он вышел, чтобы не видели его слез! Он понял, что обидел Зинаиду Федоровну.
Милая Оля! Несомненно, она говорила правду. Самолюбивый парень убежал с собрания, чтобы никто не заметил его слез.
После сбора Марийка полушутливо пожала Нине руку:
— Поздравляю вас, Нина Романовна, у вас природный педагогический талант. Мне очень понравилось, как вы начали сбор рассказом о корейском мальчике.
И уже серьезно прибавила:
— В самом деле, Нина, быть тебе педагогом!
— А я уже решила, Мария.
— Ну и чудесно. Только знаешь что? В последнее время, мне кажется, у тебя в отряде робота пошла как-то иначе, чем раньше. Я бы сказала — более казенно, сухо.
— Что ты? — удивилась Нина. — Я считаю, что мой отряд вышел на первое место в школе!
— А вот Зоя Назаровна говорила, что…
— Что она может говорить? — раздраженно перебила Нина. — Мне надоели ее советы и поучения!
Коробейник отвернулась и пошла прочь каким-то новым, уверенным шагом, что его раньше не замечала у нее Марийка.
Словно было это так давно, когда Нина стыдилась своего низенького роста, чувствовала себя среди школьников неловко, боялась услышать от них вопрос, на который не смогла бы ответить, каждую минуту ждала злой проказы. Сейчас вела себя с пионерами свободно, легко и волновалась только тогда, когда на сборе был кто-то из учителей.
Каждый день имея дело со школьниками, она начала по-настоящему интересоваться педагогикой. Произведения Макаренко прочитала с увлечением, талантливый педагог разбудил в ней великое множество мыслей.
Случай с Сухопарой был неприятный и болезненный, и вызвал у Нины еще больше любопытства к педагогической работе. В ней она увидела глубокую нравственную красоту. Формирование характера будущего гражданина Советского государства воображалось делом важнейшим, преисполненным творческого горения, поражений и побед. Девушка на ярком примере увидела, что обучение и воспитание школьника — единый процесс для педагога и что это дело всегда требует творческого подхода. Настоящий педагог не может быть ремесленником, он — скульптор, который лепит характер молодого человека…
На следующий день Сухопара как-то несмело подошел в коридоре к Зинаиде Федоровне и пробормотал:
— Извините, я не буду…
— Что не будешь?
— Не буду бросать стрелы на уроке!..
— Нет, — покачала учительница головой, — ты должен извиниться не здесь. Ты обидел меня в классе, при всех товарищах, значит, и извиняйся при всех. И не только за стрелу, но и за оскорбление, которое нанес мне, за то, что бросил пятно на весь класс, и вдобавок оставил сбор, вместо того чтобы честно, при всех, признать свою вину, покаяться.
Прошел день, второй. Сухопара старался не встречаться взглядом с учительницей, смотрел исподлобья, обругал Кочеткова, когда тот спросил у него, когда он извинится перед Зинаидой Федоровной.
Нина была сбита с толку таким поведением школьника. Она думала, что теперь, после сбора, Сухопара ощутит острое раскаяние и сразу же прилюдно попросит учительницу извинить его. Что сбор взволновал парня, сомнения не было. В чем же дело?
Нина терялась в догадках. «Если Сухопара заплакал, — размышляла она, — то это означает, что его проняло до сердца. Он оставил сбор, чтобы никто не видел его слез. Итак, Сухопара очень самолюбивый парень. Пусть. Но же он должен извиниться!»
Весь вечер просидела девушка, стараясь найти в работах выдающихся педагогов ответ на вопрос, который ее волновал. Она рассказала о случае со школьником Юрию Юрьевичу.
— И как же вы думаете повлиять на него? — спросил учитель. — Имейте в виду, что грубо давить на парня, ломать его самолюбие не годится. Ему надо только помочь. Подумайте, как помочь. Сумеете ли? Видьте, это еще не все, что пионерский сбор осудил поведение своего товарища.
— Я верю, — сказала Нина, — что если Сухопара глубже осознает постыдность своего поступка, он запрячет самолюбие подальше и сам извинится перед классом.