Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Ключ в двери щелкал сухо, как выстрел. Без матери комнаты казались пустыми и пасмурными. Девушка скорее включала свет, только и свет не мог развеять одинокости квартиры.
Но сегодня, возвратившись с диспута, Марийка ощутила, что в комнатах словно кто-то есть. Это было странное сильное чувство. Ведь дверь закрыта, и за ней никого не может быть.
Марийка остановилась в прихожей, прислушиваясь к однообразному и, как ей показалось, мелодичному звуку.
Сразу же догадалась, что это поет обычный сверчок. Откуда он взялся? Девушка слушала его песни с грустной улыбкой. В том доме, в селе, где она когда-то жила с матерью, тоже вечерами так играл на скрипке сверчок, и мать говорила, что его убаюкивающую музыку надо прописывать больным, как снотворное.
Марийка прошла в комнату и села возле материной кровати. Долго сидела в темноте. На полу лежали квадраты бледного света. Иногда они словно шевелились и подползали ближе к ногам. Все мысли были о матери. Сердце сжимало отчаяние. На людях было легче, а сейчас, в одиночестве, не под силу было таить душевную боль.
Вспомнилось много такого, о чем раньше Марийка совсем бы не думала. Какая-то на первый взгляд мелочь пережитого неожиданно возникала в совсем другом свете и доставляла новую боль.
Мамочка, помнишь, как ты купила мне новые туфли? Я только для видимости попробовала протестовать, а туфли все же взяла, хотя мои были еще вполне приличные. А ты сама продолжала ходить в своих плохоньких и истоптанных. Украдкой от меня ты зашла к сапожнику и попросила их залатать. Ты не хотела, чтобы я даже знала, что ты ходишь в латаной обуви…
А разве не было так, что ты отдавала мне свой ужин, а сама оставалась голодной? Ты с беззаботной улыбкой уверяла, что уже поужинала. И я, зная, что это неправда, все же брала от тебя то, что ты давала мне, и считала, что так и должно быть…
Однажды ты пришла домой поздно вечером, крайне уставшая, а я собиралась к подружке и не захотела даже подогреть тебе обед… Сколько раз бывало, что я резко, нервно отвечала на какой-то твой вопрос, говорила тебе грубости.
Мама, если бы можно было вернуть пережитые с тобой дни! Я была бы совсем другой, мамочка!
Но вернуть прошлое нельзя, и внутренний голос говорил Марийке, что, возможно, она уже не увидит своей матери никогда.
Давно не было в квартире такой тишины. Скоро и сверчок прислушался, запел в последний раз и затих.
32
Мечик Гайдай продолжал ухаживать за Лидией. Все заметили, что он на каждой перемене старался быть рядом с нею, что-то нашептывал ей. Сначала Лида отмахивалась, но со временем видели как-то Мечика и Лиду вдвоем в кино.
Однажды Гайдай гоголем вошел в класс и весело заявил:
— Довожу до сведения уважаемых десятиклассников, что рыбка клюнула! Еще несколько дней — и я смогу совсем вытянуть ее на бережок!
— Ты это о чем? — спросил Виктор Перегуда, вдруг припомнив прошлые бахвальства Мечика.
— Как рыбку звать? «Вобла»! Скоро я смогу продемонстрировать «воблу» в состоянии влюбленности. Думаю, что будет интересно.
Виктор нахмурился:
— А я думаю, что это будет позор!
Подошла Марийка.
— Мечик! Ты что? Ведь это — подлость! Разве ты способен на такое?
— Это естественно, — сказал Мечик, — что ты защищаешь девушку. Ведь ты сама принадлежишь к девичьей армии.
— Причем здесь девушка или парень! — вмешалась Софа Базилевская. — Ты обижаешь нашу подружку! Да-да, глумишься над лучшими человеческими чувствами!
— Имей в виду, — сказал Виктор, — Лида — член нашего коллектива. И мы тебе не позволим смеяться над ней. Ты хочешь принизить, растоптать чувства одноклассницы, своей соученицы! Ты вообще уважаешь кого-нибудь из своих товарищей?
Мечик с притворно комичным видом схватился за голову.
— Ой, ой, — воскликнул он, — сколько шишек посыпалось на бедного Макара! Ты говорил, как Виктор или как секретарь бюро? Разреши же напомнить, что, насколько я понимаю в астрономии, за меня тоже боролись. Мариечка, и ты же тогда приходила ко мне домой, и даже дружбу предлагала. Помнишь? Видишь, как ты ошиблась! Такому негодяю — свою чистую, девичью дружбу!
Все увидели, как Полищук вспыхнула.
— Ты напрасно так иронизируешь над этим! — выразительно промолвила она во внезапной тишине. — Все вы можете быть свидетелями… Я и сейчас не отказываюсь от своих слов! Я предлагаю Мечику дружбу!
— Ты рисуешься, — вдруг воскликнула Нина, — так как… так как это никому не нужная жертва!
Мечик быстро глянул на нее.
— Жертва? — тихо повторил он. — Итак, я такой, что… одним словом…
Он не досказал, как-то безнадежно махнул рукой и тихо сел в уголке, на последней парте.
Марийка укоризненно покачала к Нине головой:
— Обидела Мечика!
— Заступница! — фыркнула Нина. — А он не обижает всех нас? Чем? Своим хвастовством, двойками! А что это за поступок с Лидой Шепель!
— Так знай, — сдерживаясь, сказала Марийка, — что Мечик совсем не такой! Это у него напускное, идет оно от уличного мальчишеского ухарства. Именно, это — ил, накипь! А сердце живое, хорошее!
— Ну, и ковыряйся в иле, — брезгливо искривилась Нина, — а меня уволь, пожалуйста.
— Тебя никто и не просит, — тихо ответила Марийка, чувствуя, как неожиданное раздражение поднимается в груди.
Виктор увел ее в сторону.
— Слушай, Мария, — сказал он, — ты, возможно, имеешь основание, хотя все же, думаю, Гайдай такой, какой он есть. Пока что я не видел его «живого» и «хорошего» сердца. Ну, а ухарство — это справедливо. И накипь осталась еще от времен оккупации. Но сейчас я о другом. Ты поговори с Лидой Шепель. Осторожно, тактично, ты знаешь — как. Надо ее предупредить, расскажи, как здесь собирался Мечик демонстрировать ее влюбленность.