Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Кто-то из лыжников зааплодировал. Мечик громко говорил:
— Через такую канаву прыгнул! Классический прыжок! Если бы не эта канава, я пришел бы первым!
Тем временем Марийка вернулась навстречу Нине. Коробейник медленно, но упрямо шла вперед. Лицо у нее была красное, вспотевшее, девушка очень устала.
Увидев Марийку, она остановилась:
— Ты почему вернулась?
— К тебе, Нина. Ты же осталась одна в поле.
Нина передернулась и сникла, словно от удара. Марийка видела, как кровь еще гуще залила Нинино лицо.
— А ты… ты прибежала глянуть, как я отстала? Чтобы взять меня на буксир?
— Нина!..
— Не думай, что я такая беспомощная! Помощь твоя мне не нужна!
Нина крепко прикусила губу и, оттолкнувшись палками, с напряжением медленно двинулась вперед.
У Марийки перехватило дыхание от обиды. В сердце закипели боль и гнев.
— Ну, если так… Ползи сама!
Не глянув на подругу, Марийка круто развернулась и быстро подалась к лесу.
На лесной лужайке уже полыхал костер. Лыжники поджаривали на огне сало, нанизанное на длинные заостренные палочки. Сырой хворост стрелял во все стороны искрами, сало закапчивалось, с него падали в огонь тяжелые, черные капли жира.
Мечик протянул Лиде длинную заостренную палочку с поджаренным кусочком сала:
— Почтительно прошу отведать моей кулинарии.
— Благодарю, я и сама умею.
Лида равнодушно отвернулась и подошла к Марийке.
— Я тебя ждала. Что Нина?
Марийка махнула рукой:
— Овод ее укусил, не иначе.
— Я хотела у тебя спросить…
Лида подхватила Марийку под руку и отошла с нею от товарищей.
— Марийка, мне такое сказал Виктор о Мечике…
Она пересказала девушке свой разговор с Перегудой.
— Ты не знаешь? — допрашивалась. — Правда ли это?
Лида очень волновалась, чуть не уронила очки в снег.
Марийка обняла подругу за плечи:
— Правда, Лидочка.
— Ну, вот… Я так и думала. Зачем бы Виктор такое выдумывал. Но мне было очень больно, Марийка. Говорю это только тебе… Даже если бы он был мне совсем безразличным, то и тогда… как это гадко!.. Ах, как гадко!
Лида смотрела куда-то в чащу и ничего не видела.
— Не знаю, — тихо сказала Марийка, — откуда у него это желание посмеяться над хорошим человеческим чувством? Неужели Мечик сам не понимает, что это просто подло?
Шепель встряхнула головой, словно отгоняя какие-то трудные мысли.
— Я буду все время с тобой, Марийка. Я не могу ни с кем говорить сейчас.
Марийка притихла. Ей испортила настроение Нина, жалко был Лиду. Беспокоилась и о Варе Лукашевич. Варя тоже обещала принять участие в лыжной прогулке, но почему-то не пришла. Не случилось ли с нею чего?
Старые дубы окружали лужайку. Сухая листва дребезжала на них, как жесть. Вокруг белели высокие заносы, только кое-где выглядывали из-под них верхушки кустов. На снегу виднелись заячьи петли. Лида закричала:
— Желуди! Желуди на снегу!
Все засмеялись, а Лида, присмотревшись к желтым орешкам, немного смутилась. Виктор увидел на высокой бересте гнездо. Стали спорить, какой птице оно принадлежит.
Нины долго не было. В конце концов на опушке запестрел ее синий костюм.
— Друзья, — сказал Виктор, — условие: ни слова про ее лыжные таланты! Девушка самолюбивая!
— Комплекция неподходящая для чемпионки! — прибавил Мечик.
Когда Нина подошла к костру, никто и словом не вспомнил, что она отстала от всех почти на полчаса.
Виктор на лыжах взобрался на занос, встал под дубом и, подняв вверх бамбуковые палки, провозгласил:
— Внимание! Внимание! Слушайте сказку зимнего леса! Рос на свете замечательный лес. И никто не знал, что в нем действуют чары злой волшебницы. Каждый дуб в лесу был когда-то богатырем, каждая береза — белолицей красавицей…
Жукова наклонилась, захватила горсть снега и бросила в Виктора. Ослепленный, он протер платком глаза и метнулся к противнице. Но Юля уже мчала между деревьями, дальше и дальше, поднимая серебряную пыль.
Виктор догнал ее в чаще. Оба тяжело дышали.
— Юля, бедненькая, так запыхалась! Зачем ты убегала?
— А ты… зачем настигал?
Они звонко засмеялись и вдруг умолкли. Смех прозвучал в сказочной тишине химерическим эхом. Старые березы, дубы, клены — все спало. Из снежного заноса высовывался куст шиповника с почерневшими морщинистыми плодами. Только на верхушке краснела одна ягода, чудом спасшаяся от перелетных птиц и морозов. Юля сорвала ее, и она словно растаяла между пальцами, мягкая и вязкая. Внутри было полно косточек и шелковистого пуха.
— Мы снова под березами, — сказал взволнованно Виктор. — Ты помнишь, Юля, как мы впервые с тобой были вдвоем… тоже под березами?
— Витя, когда ты перестанешь быть сентиментальным? Пора бы уже — восемнадцать лет!
— Нет, я просто тонкий. Хоть я не читал в комсомольском уставе, что нам сентиментальность противопоказана.
Виктор внимательно посмотрел Юле в лицо:
— А ты хорошая сегодня, Юля! Радости в тебе столько, что вот-вот брызнет! Что с тобой?
— Просто ощущаю, Витя, счастье жить! И даже то, личное, что всегда вызывало такую боль, в последнее время изменилось к лучшему. Это я об отце. Вчера утром пришел со второй смены крайне утомленный, но ужасно счастливый. Он же придумал универсальный резец. Ну, пока что испытывают, и, кажется, успешно. Отец просто летает и уже месяц не берет в рот ни капли.
— Напрасно, — улыбнулся парень. — Ради такого события можно! И мне тоже радостно, Юля. И за тебя, и вообще радостно. За класс, за товарищей. А Марийка? Как учится! Профессор!
Виктор снял шерстяную шапочку и спутал свои буйные волосы. Но Юля выхватила ее у него из рук:
— Ну-ну, простудишься, и тогда переживай за тебя. Надень! Вот так… упрямый мой мальчик!
Она порывисто наклонила его голову и поцеловала в теплые губы.
— Ой, Витюсь, мне показалось, что кто-то увидел!