Золотая моль
Шрифт:
— Вас понял! — ворвался другой голос. — Я «Мончегорск». Меняю курс к «Толстому».
— Не пришлось бы и нам запросить помощи! — проорал капитан. Мощный гул несущегося над ними урагана не давал говорить. — Дед, что там у нас?
— Да пока держимся, — донесся голос механика из машинных глубин. — Греется немного муфта, но терпимо. А что там, наверху?
— Да ни хрена хорошего, усиление ожидается. Так что держись.
«Плашкоут, — думал между тем Коляня. — Это их сейчас несет прямо на камни».
Он представил, что будет, когда эту неуклюжую баржу, которой категорически предписано совершать только каботажные рейсы, только в штиль и только с буксиром, грохнет о скалы. Сколько там живых душ, в страхе и напряжении ждущих либо помощи, либо конца. А может, уже и не ждут.
С жалостью подумал о себе: а вдруг и нас? Орет же старый хрен, что двигун ненадежный, сносит, как будто и так не видно. Кстати, а где команда?
Как бы подслушав его мысли, кэп сообщил:
— Все в трюме! Груз раскрепляют — разбросало.
Час от часу не легче. Что же они перед выходом думали?!
В рубку втиснулся коренастый усталый рыбак, боцман. Удивленно взглянул на Коляню.
— Командир! Груз раскрепили, но там, кажется, еще проблема!
— Что?
— Похоже, в форпике течь.
— У, мать твою. Не понос, так золотуха! Ну так заделайте, в чем вопрос.
— Туда не подберешься. И потом — цемента у нас нет, я говорил…
— Говорил! Делать надо! Бери двух матросов и хоть жопой затыкай, но два часа чтоб я об этом не думал! Дед, слышь новость, у нас дыра в форпике — выжимай все что можешь.
А Данилыч тот и впрямь приготовился к немедленной смерти. Он лежал, раскорячившись на шконке так, что спина его упиралась в одну переборку, а ноги в другую. Его сердце замирало, когда очередная волна круто возносила в немыслимую высоту, но еще хуже ему было, когда судно ложилось на борт, а вставать медлило.
Он тоже думал о грехах своих, но не о том, что они совершили с Коляней.
Больше всего ему было жалко, что никто не узнает из близких, как и где окончился его путь.
В своей жизни десятки раз мог он попасть в автомобильную аварию, разбиться на самолете, погибнуть в тайге, отравиться водкой, какую-нибудь болезнь смертельную схватить, а вот приходится в Охотском море кончину свою принимать.
Данилыч понимал, что это просто страх, но легче от этого не становилось. Голова диктовала одно, а сердце от каждой волны сжималось в комок и желудок подкатывал к горлу.
«Все воды твои и волны твои, Господи, прошли надо мною, — молился он. — Прости нам прегрешения наши, ибо слаб человек и неразумен. Дай мне, рабу твоему, увидеть чад своих и готов буду к Суду Твоему».
— Отсрочку вымаливаешь, — усмехнулся он сам себе.
И вдруг ему показалось, что удары волн стали ослабевать. Да их и не было, ударов. Сейнер так же возносило и опускало, но это уже больше напоминало американские горки.
«Чудится», — подумал Данилыч.
Но ему не чудилось. В рубке удивленный капитан повернулся к рулевому:
— Что за…
Ветер стих полностью. Огромные валы все так же катились на сейнер, но гребни их были идеально гладки.
— Глаз циклона, — взглянув на барометр, сказал Коляня.
— Слышал, но сам не попадал.
— Еж твою! Ведь сейчас нас к-а-а-ак!
Слов у него не хватило, и он красноречивым жестом показал это к-а-а-к!
— Полчаса у нас есть, здесь рядом должна быть бухта Астрономическая. Только где она?
— Это щас! Маркони, где мы? Господи, всего пять миль! Право шестьдесят! Дед, слышь, все в твоей длани — бузуем к берегу! Если не успеем в бухту — о камни расшлепает, понял?
Машина что-то недовольно пробубнила. Коляня понял, что Дед против риска. Надо, пользуясь затишьем, наоборот вырваться в открытое море и потихоньку штормовать, а уж если не вытянем супротив, так в дрейф ляжем. Но за спиной у нас будет чистая вода, а не скалы!
— Дед, ты не врубился, какой дрейфовать, у нас в форпике течь!
Сейнер уже поменял курс, и тут остроглазый Коляня крикнул:
— Слева по борту двадцать — плашкоут.
Капитан и сам заметил его, он в растерянности оглянулся на рулевого, будто прося совета.
Какой совет! Если бы плашкоут не просил помощи, можно было бы пройти мимо. Но бросить терпящее бедствие судно
— да уж лучше самому на корм рыбам!
— Палубная команда, приготовиться к швартовке!
На плашкоуте их тоже заметили. Рассыпая искры, взлетела ракета.
Ошвартоваться не удалось, но с третьей попытки два рыбака с плашкоута поймали проводник, а затем затащили и буксировочный трос.
На все это ушло почти полчаса. Но бухта оказалась совсем рядом — буквально в нескольких милях — и ожидаемый шквал настиг сейнер уже у самого входа в нее. В бессильной злобе подбросил вверх баржу, пару раз повалил до точки заката сейнер и, ударившись о каменную грудь прибрежных скал, понесся дальше.
К вечеру того же дня, когда море почти утихло, боцману удалось заделать течь в форпике. Подошел «Мончегорск», забрал плашкоут и спасенных рыбаков — всего вместе с поварихой их оказалось семь душ.
— У вас-то в порядке? — осведомился капитан траулера, громадного по сравнению с сейнером судна. Надводная часть его борта была не меньше семи метров.
— Нормально, да здесь и ходу осталось с гулькин…
Посмеялись и разбежались. «Мончегорск» поволок баржу в Магадан: у плашкоута были серьезные повреждения, а сейнер побежал на Олу: заказчик заждался.
Циклон пригнал долгий нескончаемый ливень. Косые струи полосовали по палубе, когда Данилыч и Коляня покидали сейнер.
— Может, останешься? — предложил Коляне капитан. — Мне такой рулевой во как нужен. Прежний-то сбежал, даже паспорт свой не забрал.