Золотая шпага
Шрифт:
Хорошо, не фрегат или каравелла, подумал с облегчением, когда вскоре голова вынырнула над бортом. Если и скинут, до воды падать недолго, пузо не отобьешь…
Палуба выглядела такой же чистой, ухоженной, как и корпус. Ни души, только над головой лениво шевелятся подобранные паруса. Дверь вниз приоткрыта, ему почудился вкусный запах.
Выставив перед собой шпагу, он медленно начал опускаться по ступенькам. Они привели в отделанное дорогими породами дерева помещение, где на стенах были картины, на столе лежала карта и стояла чашка с темным напитком.
Засядько понюхал, запах кофе стал сильнее. Похоже, еще
Он походил по каюте, заглянул в гардероб. Тщательно выглаженная одежда, дорогая обувь, изысканные головные уборы… На полке две шкатулки, богато украшенные серебром. Попробовал открыть, но заперты на ключи, однако в верхнем ящике стола обнаружил целую связку ключей всех размеров.
После ряда неудачных попыток открыл обе. Покрутил головой, даже дыхание перехватило. В одной – горка золотых монет, есть даже старинные, в другой – куча бумаг, документов, расписок, а на самом дне Засядько обнаружил удивительной красоты медальон на золотой цепочке. Чувствовалось, что работал большой мастер-художник, работал долго и тщательно, с любовью. Может быть, даже не на заказ, а для себя, настолько все оформление выглядит необычно и ярко. Даже не в рубинах и бриллиантах дело, хотя медальон ими усыпан, а в той удивительной симметрии и расположении, где чувствовалось, что создатель в него вкладывал свое сердце.
Он услышал далекий тревожный крик. Насторожился, но, когда крик повторился, узнал голос Афонина. С пистолетом в одной и шпагой в другой руке он выбежал наверх.
Сразу заметил, что берег отодвинулся, а снизу из-под борта раздался встревоженный крик:
– Ваше благородие! Лександр Митрич!..
– Что стряслось? – спросил он, наклонившись над бортом.
Солдаты обрадовались так, будто он вынырнул из царства мертвых и спас их тоже. Афонин заверещал:
– Ветер усиливается! Корабль уносит в море. Надо уходить, а то с такими гребцами нам только к русалкам подаваться!
Засядько занес было ногу над бортом, потом спохватился. Корабль уносит, а в море либо потонет, либо… да нет, все-таки утонет под ударами ветра, вряд ли благополучно пересечет огромное море до противоположного берега.
– Погодите!
Он исчез, бегом вернулся в каюту. Кто бы здесь ни путешествовал в роскоши, больше ему не увидеть свой корабль. Разве что на дне морском… А морской царь и без этого судна не последний бедняк.
Торопливо выбрал монеты, схватил медальон и поспешно вернулся. Солдаты вздохнули с облегчением, когда он спрыгнул в лодку. Афонин закричал срывающимся голосом:
– Гребите! Гребите скорее! Теперь уже ради наших шкур!
Весла вспенили воду с такой мощью, что Засядько лишь покрутил головой. Солдаты спешат еще и как можно быстрее отойти от зачарованного корабля, который плавает сам по себе, без команды. А может, команда и есть, но вся из призраков?
Пока добирались до берега, Засядько вкратце рассказал, какой корабль внутри, какие богатства, что на столе и под столом, в гардеробах и сундуках. Солдаты ахали, едва не роняли весла. У всех были белые как мел лица, вытаращенные глаза и раскрытые рты. То-то будет рассказов, подумал Засядько, когда эти простые люди вернутся в свои дремучие села, лесные деревеньки!
Пока доплыли, набили кровавые мозоли. Еще попали
Они же и вытащили лодку на берег, а гребцы попадали на песок, едва отошли на пару шагов. Засядько пошел к подводе, что держалась в сторонке. Грессер явно оберегал жену и дочь от вида купающихся мужиков.
Возница, увидев идущего к ним русского офицера, дернул за вожжи, и лошади нехотя сделали несколько шагов навстречу. Засядько чувствовал, как из глубин души поднимаются злость и горечь. Дернуло же его полезть в тот белокаменный дворец! Теперь взвалил на плечи самую странную ношу, какую только мог себе представить. Расскажи Балабухе или Быховскому – не поверят.
Из повозки вылез Грессер, помог выбраться Кэт. Она прижимала к груди завернутую в шаль Олю. От моря несло прохладой. Пронзительно вскрикивали чайки.
Грессер подошел к Александру. Голос барона был хриплым от усилий:
– Мы… мы вынуждены просить о помощи. Замок Трипопулоса, друга князя Волконского, разграблен до основания… Турки вывезли все деньги, драгоценности, утварь… Он разорен и не может нам помочь даже выбраться с этого острова…
Оля нетерпеливо ерзала в руках матери, наконец требовательно протянула руки:
– Хочу к нему!
Кэт шикнула на дочь, повернула ее так, чтобы та не видела Александра, но Оля вывернулась, улыбнулась красивому офицеру:
– Хочу к тебе.
Кэт шикнула громче, шлепнула по оттопыренной попке. Сказала раздраженно:
– Зигмунд, да скажи прямо! Мы умоляем, чтобы нас взяли на борт. Нам без денег не выбраться отсюда. А у нас ни копейки…
Грессер нервно сглотнул, опустил глаза. Засядько видел, каких усилий ему стоит держать свою гордость в узде. В своем имении он был царь и бог, соседи уважали и побаивались, в городе знали и симпатизировали. В любом уголке Херсонщины он мог бы остаться без денег, но к нему отовсюду бы поспешили с раскрытыми кошельками. Но то степи Херсонщины, обычная земля, хотя с теми же родниками с хрустально чистой водой, зелеными рощами, реками, синим безоблачным небом…
– Я не думаю, – сказал он серьезно, – что вам удалось бы сесть на военный корабль российского флага, будь вы не дочерью князя… а вы – не бароном, а даже родней здравствующему императору. Правила строги, но благодаря им мы как раз и бьем турок, у которых… с дисциплиной слабовато. Но здесь постоянно шныряют их фелюги. Любая за небольшую плату отвезет в порт, где стоят большие торговые корабли. Оттуда и отплывете в Россию.
– Прямо в Россию? – спросила Кэт с надеждой.
– Лучше прямо. Думаете, туда ходит мало кораблей? Да теперь уже Россия становится владычицей морей и океанов!
Глаза Кэт вспыхнули надеждой, но тут же погасли. Ее некогда звонкий голос стал тусклым, как засиженное мухами стекло:
– Туда нам не добраться. Они взяли все…
Он только сейчас заметил распухшие мочки ушей, где темнели коричневые комочки крови. Серьги у нее выдрали силой, разрывая плоть!
Сердце забухало чаще, пальцы стиснулись в кулаки так, что костяшки побелели, а кожа заскрипела. С неимоверным усилием заставил взять себя в руки.
– Они не взяли жизнь, – возразил он. – Остальное восстановимо.