Золотая шпора, или путь Мариуса
Шрифт:
И тут блуждающий взгляд Мариуса упал на нечто, весьма напоминающее приоткрытую дверь. Она непонятным образом появилась в стене, противоположной от входа. Еще недавно по этой стене Мариус колотил, что есть мочи, и тогда эта стена была цельной, как скала. Никаких огненных геен за дверью не открылось. В бесконечную даль уходил коридор. На стенах красовались сакраментальные голубые плафоны. Что ж, открытая дверь, как правило, лучше закрытой. По крайней мере, для того, кто хочет идти. Мариус, конечно, хотел идти. Хотел наконец хоть что-то решить в той загадке, которая нависла над его душой. Хотел навсегда избавиться от шпоры. Шпора… Пошарив за пазухой, Мариус покрылся холодным потом. Опрометью бросился назад, в проклятую комнату. У стены сиротливо валялась золотая шпора. — Прости, любимая, так вышло! — пробормотал Мариус.
Шпора уже не переливалась. Она полыхала ровным светом, весьма сложным по составу — сочетанием зеленого, желтого, оранжевого, красного, золотистого. С трудом оторвавшись
Шел он долго, а сколько — и сам не смог бы сказать. Плафоны, установленные на равном расстоянии друг от друга, гипнотизировали. Их методичное чередование напрочь убивало ощущение времени. Мариус вспомнил рассказы о пытке, применяемой в Ордене Пик: медленно и равномерно падающие на голову холодные капли, которые в конце концов доводят клиента до исступления. Плафоны выворачивали эту пытку наизнанку. Их монотонное чередование мягко ударяло в мозг, вымывало из организма сильные эмоции, наполняло тело ватой. Мариус двигался, как сомнамбула, без единой мысли в голове, строго вперед. Свернуть, собственно, было некуда — ответвлений коридор не имел. Если бы Мариус мог что-то чувствовать, то ощутил бы лишь огромную, нечеловеческую усталость. Если бы он мог включить сознание, то тут же свалился бы в изнеможении. Но сознание было подавлено — и организм отыскивал неведомые резервы энергии, которых нашлось не так уж мало. Любой путь имеет то преимущество, что куда-то ведет. В конце концов, Мариус оказался перед очередной дверью, очень похожей на ту, что впустила его в комнату с гномами. Черная, матовая, причем цвет определенно имел глубину, слегка разрежаясь ближе к поверхности и обретая космическую черноту в толще загадочного материала.
Массивная дверь открылась легко, как хлипкая калиточка. Два шага — и вот Мариус в обширном зале, вид которого способен поразить любого мирного рена. По представлениям Мариуса, его занесло куда-то глубоко под землю. И вдруг вместо этого его изумленному взору предстает зал, накрытый прозрачным куполом — огромным, лиг триста в диаметре. За куполом развернуто иссиня-черное небо со всем допустимым изобилием звезд. Светящиеся точки кажутся необычайно близкими. Их будто приклеили с внешней стороны купола. Панорама подавляет своей грандиозностью, но, по мере привыкания, в ней выявляется какая-то смутная ущербность. Внезапно Мариус понял, в чем дело. Не хватало двух лун.
Центр помещения пустовал. Вообще, свободного места оставалось столько, что в зале могло бы устроиться все население Черных Холмов, да еще бы и осталось чуть-чуть для будущего приплода. По периметру зала размещалось нечто непонятное и ужасное: сплошной ряд однотипных предметов с нервно пульсирующими, издевательски мигающими огоньками, с бесчисленными светящимися квадратами, на которых что-то передвигалось. Явно неодушевленные, предметы тем не менее жили, и как-то сразу становилось понятно: лучше в эту жизнь не лезть. Предметы испускали жуткие звуки — нечто среднее между кваканьем лягушки, чавканьем свиньи и бульканьем доведенной до кипения густой каши — и все это сопровождалось отвратительным механическим присвистом.
Колдовство, понял Мариус, и занял самую безопасную позицию — строго по центру помещения. От греха подальше. В безопасном окружении гулкой пустоты, под крылом пусть чудного, но звездного неба.
Однако, что же дальше?
Из затруднения Мариуса вывел представительный мужчина лет сорока-сорока пяти, обладатель длинных прямых черных волос, спадающих на плечи, коротко подстриженной бородки, носа с горбинкой, черных проницательных, с поволокой, глаз. Росту мужчина был немалого, на голову, а то и поболее, выше Мариуса. Скрещенные его руки покоились на мощной груди. Осиная талия. Неимоверно длинные ноги — две трети всего роста. Одежда, не страдающая скромностью, но не вычурная: темно-синий плащ из материала, похожего на бархат, но более легкого и гладкого, черная рубашка без застежек и с высоким воротом, маскирующим лебединую шею, еще более черные штаны — облегающие, сильно расклешенные, полностью скрывающие обувь. Рубашка на груди имела красный знак — змеевидные переплетающиеся линии на фоне неправильного треугольника. Знак посверкивал. Штаны были щедро украшены золотым плетением, которое лампасами спускалось от пояса к самому полу.
Мужчина возник из ничего. Один побочный эффект Мариус все же отметил: в момент материализации пространство ощутимо заколебалось. Так волнуется поверхность воды, в которую что-то плавно вводят.
— Ну, здравствуй, — сказал мужчина таким тоном, словно не очень-то и обрадовался встрече. Баритон его был густ, но не приятен, потому что не был тепел, а холоден.
— Присаживайся, — предложил хозяин.
"Куда?" — подумал Мариус. И тут же увидел, куда. Незнакомец щелкнул пальцами, и из пола, как грибы после хорошего дождя, выросли два серых стула причудливой формы. Странное у них понятие о мебели, подумал Мариус и сел, помянув на всякий случай Бога. Стул, вопреки ожиданиям, оказался сказочно удобными. Он моментально подстраивался под очертания твоего зада, он обволакивал, как перина. У Мариуса мелькнула мысль, что стул в конце концов полностью обтечет сидящего и задушит в своих объятиях. Но уж слишком нежно вела себя мебель повелителя гномов. Стул тут же замер, стоило Мариусу только подумать о возможной опасности.
Откинувшись, Мариус тут же ощутил навалившуюся усталость.
— Что ж, объяснимся, наконец, — ворчливо пробормотал незнакомец.
Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:
"Посмотрим, племянник, что представлял собой мир в 146 году, когда появились первые сведения о пророке Мартине. Фицар, дважды разбитый, урезанный и униженный ренами, только начинал зализывать раны. Санахи, переходя к оседлости, лишь создавали государственное устройство. На территории Гислана четыре властителя оспаривали первенство, и конца этой распре не предвиделось. Хелы еще вовсе не существовало. Талиния усиленно развивала флот и торговлю при полном самовластии городов. Гинардия, держава сильная и обширная, еще не претендовала на многое. И лишь Ренига среди всех возвышалась, как пик в горной цепи. Она вышла из междоусобиц если и не окрепшей, то единой, имела энергичного короля, которому присягнули на верность главные роды страны. Территория ее даже расширилась благодаря завоеванию трети фицарских земель. Это самая густонаселенная страна, и ясно, что соперников в ближайшем будущем она иметь не будет. В такой великой державе и появляется великий человек, называющий себя Мартином. Ему нет еще пятидесяти. Он статен и полон сил, по происхождению — рен, но подтвердить последнее некому, поскольку деревушка Коккарден вблизи Литии, где, по его утверждению, он родился, сожжена дотла неистовым принцем Робертом. Мартин утверждает также, что в младенчестве был выкраден бродягами, которые его воспитали по своему разумению и с которыми он обошел полмира, переправился через непроходимые горы Бен Редан и оказался в Пустыне Гномов, которая тогда была просто жаркой степью, покинутой местным населением. В той-то степи на Мартина снизошло озарение. Явился к нему Бог наш Рагула, указал на себя как на источник всего живого, защитника всего живого, блага для всего живого. Он решил явить себя людям, ибо люди, его творения, в погоне за благополучием перестали понимать границы зла. "Но безрассуден тот, кто надеется укрыться от меня!" — сказал Рагула. Люди должны, наконец, узнать и признать Бога. Понять волю Бога — значит, искупить свою вину, а она есть на каждом, большая или малая.
Чтобы люди узнали истинного Бога, Рагула избрал Мартина. "Иди, — молвил Рагула, — и скажи им, что человек должен быть чист, как младенец. Трудитесь, создавайте радость жизни, поддерживайте ее плодородие, творите добро словом и делом, помогайте друг другу, давайте приют странникам, кормите голодных, поите землю, выращивайте пищу, стройте жилища, сажайте деревья, растите детей".
…В 146 году Мартин оказался, наконец, в Рениге и осел в городке Куртин. Судьба пророков редко бывает завидной. В Рениге Мартин столкнулся с величайшими трудностями. Рены имели древние верования и не видели причин от них отказываться. Мартин предлагал им взамен нечто невообразимое. Народу следовало отвергнуть древних богов, с которыми было так просто поладить обильными жертвоприношениями. А вот снискать расположение Рагулы было куда сложнее — на это мог рассчитывать только тот, кто впитал какой-то расплывчатый "высший нравственный закон", совершенно непостижимый для нормального рена, воспитанного в язычестве.
Мартин продолжал проповедовать, несмотря на все трудности. Жрецы издевались и потешались над ним. Но свет истины всегда пробьет себе дорогу. У Мартина появились ученики, число которых росло с каждым месяцем.
Увидев, что новое учение становится опасным, жрецы обратились к королю, требуя сурово покарать осквернителя древней ренской веры. Марк I рассудил иначе. Он пригласил к себе Мартина и четырех верховных жрецов Рениги, предложив им устроить то, что мы бы назвали "ученый диспут". Четверо умудренных в своем культе старцев не смогли одолеть одного простолюдина, слова которого шли от Бога. И король вынес решение: Мартину разрешается свободно проповедовать на всей территории Рениги, более того, король берется обеспечить его безопасность.
В этом решении видна вся государственная мудрость Марка I. Он увидел в учении Пророка Мартина силу, которая может скрепить изнутри страну. Король понимал, что единство Рениги — мнимое, что его подданные — разрозненная масса людей, которые, принадлежа к разным кланам, по-своему верящим в древних богов, при первом же удобном случае ввергнет страну в новую, еще более гибельную междоусобицу. Он увидел в новой вере единую цель, к которой можно вести страну. Но мудрость состоит еще и в понимании меры. Король не стал рубить сплеча, отменяя веру предков. Понимая, что это приведет к открытому восстанию, он внедрял учение Чистой Веры осторожно, незаметно для своего народа. Благодаря столь редкой в правителях умеренности и аккуратности рены всего за полвека ощутили новую религию своей. И тогда Марк II, внук великого государя, без затруднений объявил эту религию государственной…"