Золотая страна. Нью-Йорк, 1903. Дневник американской девочки Зиппоры Фельдман
Шрифт:
Настал праздник Рош-Хашана. Теперь я скучаю по Мириам больше, чем когда-либо. Вспоминаю, как в прошлом году мы ходили в синагогу и боролись с приступами смеха, глядя на то, как реб Симха краснеет и становится похожим на помидор. Теперь реб Симха мертв, а Мириам — замужняя дама из Верхнего города. Все меняется так быстро. Могла ли я тогда представить себе такое? У меня была мечта — писать по-английски. Пожалуйста, я пишу по-английски.
Сегодня вечером мама с папой поссорились. Мама считает, что папа слишком много времени проводит на репетициях. Она говорит, что с рождением малыша нам потребуется больше денег.
Помните, я говорила, что мама хочет совместить оба жизненных стиля? Вот отличный пример. Това пришла домой и стала рассказывать о речи бывшего Президента Гровера Кливленда, напечатанной в газете. Он сказал, что «разумные и ответственные женщины не хотят голосовать». Това спросила: «Разве это не глупейшая мысль из всех, какие вы встречали?» Но мама покачала головой и ответила, что мистер Кливленд абсолютно прав. Она спросила: «Он еврей? Говорит такие умные вещи». Това чуть не взорвалась. Она закричала: «Мама! Как можно приехать в Америку и думать подобным образом? Мы должны иметь право голоса. Вот что разумно». Но мама только покачала головой. Понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что мама одной ногой в еврейской деревне, другой в Америке? Она всех нас сведет с ума.
Това не говорит ни о чем другом, только о президентских выборах, которые состоятся в ноябре, и о том, как это ужасно, что женщины не могут голосовать. Она за Элтона Паркера, кандидата от демократов, а не за Тедди Рузвельта от республиканцев. Мне нравится мистер Рузвельт. Это он помог пеликанам во Флориде. Фотографии мистера Рузвельта висят у меня на стене. Рядом с портретом мадам Кюри. Сегодня папа принес мне еще одну его фотографию. Това говорит, что глава избирательного участка демократов придет к нам и расскажет о Паркере и нам нужно хотя бы снять со стен фотографии Тедди Рузвельта. Вряд ли глава избирательного участка знает, что папа не может голосовать, потому что не имеет американского гражданства.
Сегодня я снова видела Мириам, но она меня не заметила. Странно, но теперь мне не хочется говорить с ней. Она кажется совсем другой. Мне просто нравится видеть ее и знать, что с ней все в порядке. Думала рассказать об этом Тове, но боюсь. Това так занята выборами и профсоюзом.
Вчера был Йом-Кипур. Без Мириам все праздники грустные. Хуже всего будет Суккот, потому что я буду вспоминать, как Шон помогал нам строить шалаш, как мы все вместе ели внутри, и это было до того, как кто-то узнал или начал подозревать про Шона и Мириам. Зачем они влюбились, поженились и все испортили?
Суккот был веселее, чем я ожидала, в основном благодаря дяде Шмулю. Он очень веселый и умный, и в этом году он построил нам прекрасный шалаш. Он гвоздем продавил консервные банки, мы поставили туда свечи, и они очень красиво освещали наш стол. Мы ели наверху в шалаше, было довольно тепло. Дядя Шмуль сказал, что выкурит свою вечернюю сигару на улице, на пожарном выходе у шалаша. Не знаю, почему мне вдруг захотелось поговорить обо всем с дядей Шмулем, но я описала ему свои поездки в Верхний город, рассказала, как видела Мириам, как боялась заговорить с ней. Он взял мою руку, погладил ее и сказал: «Не бойся, Зиппора. Никогда не бойся любить». Это удивило меня. И тогда я рассказала ему, как невыносимо для меня было мамино решение о том, что нужно сидеть «шиву». Как мне больно, что мама считает Мириам мертвой, и как на Йом-Кипур я пыталась спросить об этом Бога. И почувствовала, что даже Бог не помог мне понять этого. Я рассказала дяде Шмулю, что спросила Бога: что хорошего в том, что женщина относится к своему живому ребенку, как к мертвому? И что теперь все эти вопросы кажутся мне смешными.
Потрясающая новость. И всего через пятнадцать минут зажгут субботние свечи. Но все равно я попробую писать на английском, а не на идише. Сегодня Борис отвел меня в театр. Он работал за сценой в театре «Талия». Я сидела за кулисами тихо, как обычно, когда он работает, и смотрела пьесу. Это была постановка «Рабби Акиба и двадцать четыре тысячи его учеников» с Йоклом u Минни Лейбовиц. Начальник рабочих сцены говорит Борису, что девушка — помощница по реквизиту — всегда такая рассеянная, половину рабочего времени не показывается вовсе, и ему нужен кто-то другой вместо нее. Борис смотрит прямо на меня и говорит: «Ну как, Зиппи? Хочешь быть помощницей? Эта пьеса идет всего три раза в неделю — по субботам (после захода солнца), воскресеньям и четвергам». Это сон? Я думаю: «Твои бы слова да Богу в уши!» И отвечаю: «Конечно!» Я боялась, что мама запретит. Но она не запретила, когда услышала, что Борис сам будет приводить меня домой из театра по вечерам. Единственный плюс в том, что Мириам и Шон поженились, это то, что по сравнению с их свадьбой все остальное кажется маме не таким ужасным. Начинаю работать всего через несколько дней. Я так рада, не могу дождаться.
Наверно, через неделю смогу наизусть прочитать отрывок из «Гайаваты». Все думаю, что из «Гайаваты» получилась бы чудесная пьеса на идише. Если в еврейском театре ставят пьесы Шекспира, почему бы не поставить Лонгфелло? Дядя Шмуль помогает мне делать задания по арифметике. Он отлично разбирается в десятичных дробях и хорошо знает проценты. Итци тоже все это знает, но Итци считает в уме и постоянно повторяет: «Ты что, не понимаешь? Ты что, не понимаешь?» Хотя Итци говорит по-английски гораздо лучше, но дядя Шмуль все объясняет намного понятнее.
Я так рада, что дядя Шмуль к нам переехал. Он единственный, кто действительно обращается со мной, как с равной, и похоже, что у него всегда есть для меня время. Папа постоянно занят на репетициях. Мама просто не обращает внимания ни на что, кроме работы — у нее новые заказы, а Това постоянно в заботах о профсоюзе. Дядя Шмуль не только объясняет десятичные дроби, он еще рассказывает мне о тех ужасных вещах, которые происходят в России. Дядя Шмуль много знает. В России он был членом организации «Бунд». Они устраивали тайные собрания в лесах, в крестьянских сараях, в тихих деревнях.
Царское правительство ненавидело «Бунд», но «Бунд» продолжал работу и начал печатать листовки, рассказывающие о правах человека, а многие лидеры организации устраивали демонстрации. Скоро царь начал сажать членов организации в тюрьмы, убивать и пытать. Царь издавал все более жестокие постановления и законы. Дядя Шмуль говорит, что царская власть для еврейского народа — как веревка палача, затягивающаяся на шее. Дядя Шмуль рассказывает, что, когда царские солдаты хотят убить евреев быстро, они устраивают погромы. Я спросила дядю Шмуля: «Вы считаете, что царь Николай по-настоящему злой? Папа говорит, что он просто очень глупый». А дядя Шмуль ответил очень интересно: «Думаю, существует грань, за которой глупость превращается в зло, и царь переступил эту грань много лет назад. Да, он злой». Я думала об этом всю ночь. Понимаете, что я имею в виду, дядя Шмуль обсуждает со мной разные проблемы, как с равной.