Золотая свирель
Шрифт:
Он еще помолчал, а потом сказал — очень доброжелательно сказал:
— Слышь, барышня, а ведь ты нездешняя.
— Нездешняя, — охотно согласилась я.
— Ага, — он усмехнулся. — А я смекаю — выговор у тебя какой-то странный. Будто бы нашенский, а в тоже время будто бы и чужой. То ли простецкий, то ли благородственный… А что до господ из замка… Родная сестра это короля нашего Нарваро Найгерта, бутон, как говорится, благоухающий от дерева Моранов. На охоту изволят выехать, госпожа наша несравненная.
—
— Ты, барышня, ослышалась. Какой такой сарказьм? Никакого сарказьма, только трепет и преклонение. Мы люди маленькие, неученые, даже слова такого не знаем — сарказьм…
Он вдруг поджал губы, словно останавливая сам себя. И я подумала — странный парень. Оборвыш городской за гроши корзинку мою тащит. На проехавшую мимо принцессу смотрит как на кровного врага.
Я пожала плечами. Это меня не касалось. Хотя здесь явно было что-то не так. Да и насчет оборвыша я погорячилась. Парнишка был одет просто, но чистенько и добротно.
Некоторое время мы молча двигались путем родной сестры короля Нарваро Найгерта и ее кавалькады. Улица пару раз плавно повернула и вывела нас на небольшую площадь перед воротами. Мальчишка остановился.
— Куда теперь?
— Дальше, туда, — я кивнула на ворота. — За город.
— ”Туда, сюда”, — заворчал он. — Нет бы сразу сказаться: мол, мне туда-то. Вот морочит голову: “туда, сюда”…
— Я заплачу.
Он неожиданно смутился.
— Ну, в общем, мне тоже туда же… я хотел сказать, нам, выходит, по дороге. Тебе куда, к реке?
— К реке.
— Хе! На ту сторону?
— Что? А… да. То есть… да.
— Хе! Пойдем. Я тебя перевезу. Видала наш паром? Мой батька им заправляет, а я ему помогаю. Вообще-то у нас работник есть, Кайном зовут, силен, как бык, только с головой у него не все ладно. Они сейчас с батькой как раз в паре.
Мы вышли из ворот, удачно проскользнув между груженой телегой и фургоном бродячих актеров. Над дорогой вовсю клубилась пыль — день был в разгаре. Я, прикрыв глаза ладонью, взглянула на мутное небо. Жара.
Остро захотелось в тень, в гулкую сырость моего грота, а еще лучше — куда-нибудь в ветреные дюны, в песчаную ложбинку, под сосновые ветви, под растянутый на этих ветвях плащ…
На ту сторону…
— Слышь, барышня, в самом деле… Чего секретничаешь, страсть ведь как любопытно.
Помощник мой шагал по левую руку, против солнца, загораживая собой дорогу. Тень его укрывала меня почти целиком.
— Что тебе любопытно?
Я уже поняла, что он возвращается к прежнему разговору. Шут с ним, поговорим на любую тему.
— Да рыба эта… Я смекаю, ты ж ее для кормежки, небось, купила. В смысле, зверье кормить. Только рыба уж больно хороша… не для зверей.
— Это смотря что за зверь.
—
Я улыбнулась. Обаяние у мальчишки имелось. И характер, наверное, у него легкий, задорный, несмотря на странности. Хороший характер. Только болтун он порядочный.
— Так что за зверь, а? Ты говоришь — зверь, значит он один? Здоровенный, выходит, коли ему одному всю корзину. Здоровенный, правда?
Ишь ты, Кукушонок. Соображалка у тебя и впрямь ничего, даром, что рыжая и давно нечесаная.
— Да, большой. Большой зверь.
— Лев? Пардус? Или нет, какой-нибудь водяной, какой рыбу жрет, какой-нито… Кит? Черепах? Может, змей морской? Дракон?
Я споткнулась. Эй, Кукушонок! Что-то ты слишком здорово соображаешь.
— Я знаю. — Он тоже остановился, перехватил веревку, неловко отер рукавом взмокший лоб. — Дотумкал я. Ты у лорда Вигена Минора в загородной усадьбе… Недавно служишь, да? Там, сказывают, зверинец большой, и бочка там есть, говорят, огроменная, с соленой водой, тварей морских держать, а в бочке окошечки хрустальные…
Я ничего не сказала. Зашагала дальше — дорога плавно поворачивала к реке. Над прибрежными кустами сверкнула широкая лента Нержеля. Противоположный берег, обрамленный синеватой каймой леса, едва угадывался в солнечном мареве.
Далеко-далеко на севере, там, где река соединялась с морем, разлилось слепящее сияние. И на этом самом стыке, в текучем жгущем свете, парила призрачным замком Стеклянная Башня — мой маленький остров, высокий, узкий, почти прозрачный, почти невесомый, почти не существующий.
— Барышня, а барышня, ты расскажи про дракона-то… Ну, расскажи, небось не тайна это, не секрет какой… Слышь, а может, покажешь его, а? Я тебе корзину задаром дотащу. Покажи дракона, барышня! Век благодарить буду, хочешь, всю работу переделаю, клетки почищу, воды натаскаю…
— Из моря?
Мы снова остановились. Кукушонок разволновался. Он шумно и часто дышал.
— Да хоть из моря… — голос его неожиданно ослаб.
— С чего ты взял, что это дракон?
— Ты ж сама сказала…
— Я не говорила этого.
Он заморгал.
— Тогда кто?
— Что “кто”? Кто сказал? Ты сказал. Ты сам выдумал дракона, сам и сказал.
— Да не… Если не дракон, то кто?
Если не дракон, то кто? Амаргин называл его мантикором. Я никогда не видела мантикоров, но, кажется, они выглядят иначе. Но он и не дракон. Он точно не дракон. У драконов, даже бескрылых, нет лица, у них морда. А у мантикоров нет драконьего тела и чешуи. Хвост у мантикоров имеется — скорпионий, а не драконий, и на нем жало, а не пика. А вот рук — настоящих рук, с пальцами, с ладонями — нет ни у тех, ни у других.