Золотая свирель
Шрифт:
Под лестницей, за старыми шубами и плащами обнаружилась потайная дверь, в которой торчали ключи — я их там так и оставила. Винтовая лестница вниз, путь по подвалу, где оказалось не так уж и темно, затем несколько ступеней вверх — и я на знакомом пустыре, среди заросших лопухами руин, бродячих собак и кошек.
Первым делом в уши ударил звон, будто все церкви в Амалере сошли с ума. Щедрым золотым потоком он тек сверху вниз, заполняя город по самые кровли; чайки и вороны кружились над шпилями и флюгерами, не рискуя спускаться в тягучую, с переливами,
Свадьба! Боже мой, я как раз успела на свадьбу, незваный и нежданный гость. Вторая королевская свадьба в моей жизни, однако. Взглянуть, что ли, на кортеж?
Земля была влажной, наверное рано утром в Амалере прошел дождь. Сейчас серые облака в зените истончались и сквозь них перламутрово-белым пятном проглядывало солнце. Пахло совсем не так, как в Ставской Гряде и Мавере — пахло большой рекой, дегтем, смолистым дымом, близким морем. И еще из-за руин, с соседних улиц, явственно доносилось сладостное благоухание горячего печева, запахи корицы и карамели, ароматы имбиря и разогретого меда. Я шла по улице, принюхиваясь, нащупывая в поясе оставшиеся с похода на рынок медяки. Ну, в булочке с корицей или имбирном прянике я себе не откажу!
Похоже, знатная затевается гульба! Даже переулки пестрели яркими платками и гирляндами зелени, развешенным между окнами, у встречных были немного ошалелые предвкушающие лица, а на улице Золотая Теснина меня подхватила нарядная толпа. «Королевское колесо», похоже, зализало нанесенные принцессой раны: двери в таверну были гостеприимно распахнуты. Прямо перед таверной, на досках, уложенных на сдвинутые бочки, грохоча каблуками, отплясывали альханы — две девицы и парень. Гремели ситары, визжали виолы, щелкали кроталы, зрители орали и хлопали в ладоши — и все это веселье с головой накрывал бронзовый колокольный прибой.
До меня никому не было дела, как хорошо! Один раз только в ухо рявкнули: «На похороны, что ли, собралась?» и нахлобучили на голову лохматый венок из золотой розги и сентябриков. Толпа вылилась на рыночную площадь, сейчас расчищенную от лотков и навесов. Правда, разносчиков со всякой снедью тут было видимо-невидимо, у одного, с большушей корзиной свежей сдобы, я купила несколько пирожков.
В центре площади с большой телеги сгружали бочки. Народ рвался пробиться поближе, чтобы выпить за здоровье молодых, когда наступит момент. На передке, важно опершись на копье, стоял стражник и покрикивал на особо резвых. На острие копья было насажено яблоко, а вокруг древка полоскались желтые и алые ленты.
— Гав-гав-гав-гав!
Среди шума и гвалта я не сразу расслышала знакомый, с привизгом, лай.
— Р-р-р-гав-гав-гав!
— Буся, Буся, Буся!..
Черная с белыми пятнами шавка, прыгая под ногами гуляющих, облаивала меня с недосягаемого расстояния. А над головами уже плыла, приближаясь, всклокоченная шевелюра цвета пожухшей травы. Два молочно-сизых, как патина на слюде, глаза шарили по толпе в поисках собаки — и наткнулись на мой взгляд.
Остолбенение.
Холера холерная, я ведь начисто
— Гав-гав-гав!
— Буся, — окликнула я. — Что ты разоряешься? На-ка пирожка, тварь голосистая.
Кусок пирога с ливером шмякнулся на мостовую. Буся трусливо прянула назад, сообразила, что это не камень и чутко задвигала носом.
— Эй, — крикнула я людям. — На хлеб не наступите! Дайте животине угоститься!
— Сегодня все гуляют, — поддержал меня толстый горожанин и аккуратно перешагнул кусок.
Буся, прижав уши, схватила пирожок и отскочила. Я разломила второй, от одной половинки откусила, а вторую бросила на землю — к себе поближе.
— Буся, на-на-на-на!
Тут заорал очнувшийся недоумок:
— А-а-а! Навья! Вернулась! Навья белая!
Буся, давясь и озираясь, заглатывала угощение. Похоже, пирогов, да еще с мясом, ей не перепадало никогда. Я прожевала то, что было во рту, и спросила:
— Кайн, ты чего? Не с той ноги встал? Сегодня праздник, а ты орешь незнамо что.
— Навья! — дрожащий палец с обкусанным ногтем тыкал воздух в двух шагах от меня.
Несколько человек остановились, с интересом наблюдая за сценкой.
— Бать, а бать, — запищал какой-то малец, дергая за рукав бородатого здоровяка. — А тетя плавда навья?
— А шут ее знает, — лениво отозвался отец.
— Не навья, а русалка, — поправила я. — У навий саван вроде белой простыни и венок из асфоделей. А мой венок из чего?
— Из светоськов! Зелтеньких и голубеньких!
— Во-от! Это русалий венок. Ты, Кайн, в нечисти не разбираешься, а туда же — навья! Ты хоть раз навью видел?
Придурок мычал, тыкая в меня пальцем.
— Ыыы! — я махнула рукой. — Что с дурака возьмешь?
— А у лусалки — лыбий хвост! — высказался малец.
— Русалий венок — из папоротников и болотных трав, — со знанием дела заявила румяная молодуха и сплюнула ореховую скорлупу. — И волосы у русалок зеленые.
Буся вынюхивала крошки у меня под ногами.
— Волосы крашеные, — не сдавалась я. — А хвост под юбкой спрятан
— А покажи! — оживился бородач.
— А шиш вам! За архенту покажу, а задаром — фигулю на рогуле!
Молодуха нахмурилась и предостерегающе пихнула мужика локтем. Муж не внял:
— А ежели я заплачу, а там хвоста не окажется?
— Ну что-нибудь, да окажется? — я подмигнула. — Вот те святой знак, оно будет даже лучше чем хвост!
— Да батюшки-светы, срамота какая! У законной жаны под носом сговариваются! Леший ты криворылый, чтоб тебя сотню раз через порог перекособочило!
Вокруг заржали.
— А ты, фифа подзаборная, сейчас я тебе зенки-то повыколупываю! Патлы-то пообрываю! Хвост у нее! Я тебе сейчас твой хвост!…
Давясь от смеха, я растолкала зевак и удрала поскорее с площади. Как все просто! Сделай страшное смешным, и оно тебя не получит. Почему я не сделала этого раньше? Умишка, что ли, не хватало?