Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
Шрифт:
Он рассмеялся сочно и раскатисто. Его двойной подбородок уютно колыхался.
– Нет, так не годится. – Он мотал головой с добродушным упреком. – Нет, не годится.
– Вы что, не верите мне?
– Если по-честному, ни единому слову!
– Ну и ладно. – И я опять уткнулся в книгу.
– Если решил обдурить меня, – хихикнул он, – то скоренько передумай! Прям так и вижу, как ты везешь Золотце в школу!
– Погодите и увидите.
– Интересно, что ж все-таки за адресок ты ему дал? – размышлял он. – Ладно, скоро выяснится.
Он погрузился в молчание. Постукивая на стыках,
– Договоренность о равных долях, – нарушил затянувшееся молчание Сэм, – действует, конечно, только в том случае, если ты бросишь свою дурацкую игру. Позволь, выскажусь напрямик. Либо мы партнеры, либо конкуренты. Решать вам. Если проявишь благоразумие и сообщишь мне адрес, то даю слово…
– Ой, ваше слово! – презрительно фыркнул я.
– У нас кодекс строгий, – с непоколебимой твердостью отозвался Сэм. – Я-то не обману. Если же считаешь, что управишься без моей помощи, заберу мальчишку и деньги в одиночку. Печально, но придется. Так что предпочитаешь? Войну или союз?
Перевернув страницу книги, я продолжал читать.
– Если б молодость знала! – вздохнул он. – Молодой человек, я почти вдвое старше тебя и раз в десять, по моим скромным подсчетам, умнее. Однако же в своей самонадеянной уверенности, в своем беспримерном нахальстве ты воображаешь, будто тебе удастся обскакать меня. Меня! Это смешно!
– Ну и посмейтесь, – откликнулся я. – Смейтесь, пока можете.
Он укоризненно покачал головой:
– Через несколько часов, сынок, ты не будешь так нахальничать. Ты локти себе кусать будешь. А когда моя машина окатит тебя грязью на Пиккадилли, то ты познаешь горький вкус раскаяния. Да… Молодости приходится платить за опыт.
Я взглянул на него – пухлого, розового, самодовольного, попыхивающего сигаретой, – и на сердце у меня потеплело.
С таким человеком не выдержишь позицию праведной холодности. Я могу презирать его образ жизни и могу ненавидеть его самого как ведущего представителя одного из самых презираемых занятий на земле, но сам он, честное слово, весьма обаятелен. С треском захлопнув книгу, я расхохотался:
– Нет, вы – просто чудо!
Он просиял, решив, будто я склоняюсь к дружелюбному и разумному взгляду на дело.
– Значит, одумался! Превосходно! Ну а теперь, молодой человек, шутки в сторону. Ты везешь меня по тому адресу. Заметь, я даже не прошу тебя называть его. Чтоб никаких уловок. Я прошу одного – позволь мне сопровождать тебя туда, где ждет Золотце. А уж потом положись на мой обширный опыт. Я благополучно спрячу его и начну переговоры с папашей.
– Значит, опыт у вас обширный?
– Вполне сносный… да, сносный.
– А вас никогда не беспокоило, сколько тревог и несчастий вы причиняете людям?
– Да ведь и то и другое временно. Взгляни на ситуацию под другим углом. Подумай, какую радость испытывают осиротевшие родители, когда их сынок снова является домой. Разве не стоит капельку пострадать ради того, чтобы вкусить наивысшее счастье? В некотором смысле меня можно назвать благодетелем. Я учу родителей ценить своих отпрысков. Известно, каковы они, родители эти. Отец однажды утром получает на службе нагоняй. Что он делает, придя домой? Облегчает душу, ругая маленького Уилли. Миссис Ван Фу-ты-ну-ты
И он фыркнул от человеколюбия.
– А отчего вас так уж зацепило похищение Огдена Форда? – поинтересовался я. – Да, он ценный экземпляр, но вы-то скопили немало. Как я понял, филантропией вы занимаетесь давно. Почему бы вам не уйти от дел?
– Молодой человек, – вздохнул он, – да это мечта моей жизни! Уйти от дел… Хочешь, верь – не хочешь, не верь, но нрав у меня домашний. Когда мне выпадает минутка помечтать, то в мыслях у меня уютный маленький домик с красивой верандой и встроенной ванной.
Он окинул меня взглядом, точно решая, достоин ли я его откровений. В карих глазах затеплилась мечтательность. Видимо, осмотр удовлетворил его или он пребывал в настроении, когда человеку надо излить хоть кому-то душу. У человека, занимающегося его своеобразным бизнесом, мало друзей, и порой становится невмоготу.
– Тебя когда-нибудь любила порядочная женщина, сынок? Поразительная, доложу я тебе, штука. – Сэм сентиментально призадумался и продолжил, несколько испортив впечатление от вступления: – Черт знает что, а не штука, и, заметь себе, редкая. Я-то знаю. Мне она выпала.
Искорка с его сигареты обожгла ему руку, и он выругался вполголоса.
– Мы из одного городка, – возобновил Фишер свой рассказ, оправившись от боли. – Учились в одной школе… вместе бегали на уроки… Я носил корзиночку с ее ленчем, помогал перебираться через приступки. Ах!.. Когда мы выросли, все осталось по-прежнему. Двадцать лет назад мы договорились, что я уезжаю и зарабатываю деньги на покупку дома. А потом возвращаюсь, и мы женимся.
– Почему же вы этого не сделали? – поинтересовался я.
Он грустно покачал головой:
– Знай ты побольше о мошенниках, молодой человек, так понимал бы, что за пределами своего бизнеса они истинные простофили. Ловятся на любую приманку. По крайней мере я такой. Не успеваю поднакопить деньжат и взять курс на родной городок, как ко мне подкатывает сладкоречивый незнакомец и соблазняет на игру, после которой мне снова приходится возвращаться к работе. Так случалось несколько раз, и когда мне наконец удалось вернуться домой с деньжатами, оказалось, что моя девушка вышла замуж за другого парня. Женщинам, понимаете ли, трудно, – рыцарственно объяснил Сэм. – Им становится одиноко, а он все не возвращается, вот и приходится выходить замуж за Генри, который сидит себе дома. Просто чтобы развеяться.