Золото бунта
Шрифт:
— Сука, — сказал кто-то из бурлаков.
— А парня-то женить хотели сразу после сплава. И тогда Довмонт сказал сыну: я с тобой на барке пойду. Сумею, мол, доведу барку, не убью. Оба живы останемся, бесу не дадимся. А потом ты женишься, и рассыплется проклятье. Сын туда-сюда, а Довмонт непреклонен. И взошел-таки на барку вслед за сыном, встал на скамейку. Только встал и вдруг говорит бурлакам да подгубщикам: хотите целыми дойти — молчите всю дорогу. Чтоб ни звука, ни вздоха. Так и отвалили. И дошли ведь до Оханска, и парень опосля женился, и Довмонт еще долго в скиту под Крестовой горой прожил.
Платоха замолчал.
— И все, что ли? — удивленно спросил
— А наука в том, что сбылось ведьмино проклятье. Довмонт как встал на скамейку — так и ослеп начисто. Не увидел больше света белого. И ничего о том ни сыну, ни кому другому не сказал, чтобы сын его место не занял и не убился. Довмонт барку по памяти, по шуму воды провел. Потому он и приказывал всем молчать. И никакой чертовщины. Вот она, сплавщицкая наука. Поняли?
— Может, твой Довмонт и не был колдуном, — вдруг ломким, высоким от волнения голосом заговорил бурлак из молодых, — только есть бесовство на сплаве, есть! Я сам видел! Я четвертый раз уже хожу, знаю! В позапрошлый год шел я на барке Тимошки Колобова из Косого Брода. Слышали про такого? Прозвище у него еще было — Могилка. И уж не ведаю, чем наш Могилка бога прогневил… На второй день за камнем Гамаюном встали мы на хватку ото всех отдельно — так вышло. Утром отвалили как обычно. Бежим — и все вокруг не то! Вроде — то, а не то! И скалы вроде похожи, а не те, и ни единой деревни на берегу, ни единого человека, ни одной барки ни спереди, ни сзади… Одни мы на реке! Бежим, бежим, бежим — а у самих волоса дыбом! Где мы? Как здесь очутились? Как выбраться? Тишина! Страх божий! Так до сумерек и неслись. Схватились вечером, всю ночь молились. И как рассвело, увидели — стоим мы за камнем Гамаюн на вчерашнем месте! Вот так, братцы!
— Это вы на оборотную реку попали, — вдруг скрипучим, не своим голосом заговорил подгубщик Логин. — Есть эта оборотная сторона — бесова сторона божьего мира… Повезло вам еще, что выбрались. Как-то переворотило вас назад без вреда. А бывает, что и остаются там люди насовсем, пропадают. Или же возвернутся — да лучше бы там оставались. Звери зверьем явятся или ума решатся. Опасно это — на оборотную сторону смотреть…
— А ты смотрел?
— Смотрел единожды, — неохотно признался Логин. — Дурак был…
— И как смотрел? — вскинулись бурлаки. — Чего видел?
— Неохота, братцы, вспоминать.
— Дуди уж, коль в губы взял…
— До Пугача еще со мной то приключилось… Варнак какой-то, каторжанин беглый, за корку хлеба отдал мне бумажку с заговором. Надо в полночь встать на переборе спиной против теченья, нагнуться так, чтоб макушка в воду ушла, меж ног своих назад смотреть и заговор читать. Тогда увидишь оборотную реку.
— И чего, читал ты? Увидел?
— Залез в перебор, нагнулся, прочел заговор, глянул…
— Да не тяни душу! — рассвирепели бурлаки.
— Увидел барку свою, на которой шел… Она зачалена неподалеку была… Только не барку… Не барка была зачалена… Ну, увидел я, что вместо барки моей у берега зачален огромный гроб! Чуть я не захлебнулся…
— И к чему это? — недоверчиво спросили у Логина.
— К тому, что следующим днем барка моя убилась. И все, кто шел на ней, потонули.
— А ты?
— А я в ту же ночь со сплава сбежал. Потому и жив. Бурлаки молчали, раздумывая.
— Я тоже слыхал про оборотную реку, — сказал еще один бурлак. — Говорят, бывали сплавщики, что плавали по ней. И кто проплывет той рекой — многое о своей жизни узнает тайного… Иные сплавщики черту душу отдавали, чтобы проплыть по оборотной Чусовой. Потому как для сплавщика на той оборотной стороне только
— Бесова насмешка это — сплавщицкую тайну на оборотной реке искать, — возразил Логин. — Не помогает, даже хуже. Потому как ежели сплавщик вызнает, какой скалы ему бояться, значит, убьется он на Неназванном Бойце.
— Что за боец такой?..
— Да вот такой… То есть, то нету… То здесь, то там… Где хошь объявится в самый жуткий миг. Блуждает он по реке. Из одного бойца в другой превращается. Ныряет с нашей стороны на оборотную и обратно. Он все одно сплавщика подкараулит и встанет на пути — не отгребешь от него, не ускользнешь.
— А ведь я видал тех, что на Неназванном Бойце убились! — вдруг охнул молодой бурлак, который один день плыл по оборотной реке. — В прошлом году на Сулёмском плесе встретили мы бурлаков, у них барка убилась на Журавлином Горле и сплавщик утонул. И все как один талдычили: огромный такой боец стоит на правом берегу вскоре за Пленичным! Никто им не поверил, потому как за Пленичным до самой Сулёмской пристани нету на правом берегу никаких бойцов!..
— Он, значит, и был, — согласился Логин.
— А я басню слышал, что какой-то сплавщик с оборотной реки принес пророчество, что погибнуть ему под Дыроватым камнем, — заговорил долго молчавший Корнила. — Кто знает, тот подтвердит, что на Чусовой три Дыроватых. Вот тот сплавщик и взял привычку: как его барка обходит какой из них, он шасть в косную лодку и стороночкой, стороночкой. А ведь не уберегся хитрец. Ездил как-то на мельницу за мукой, и там поломка случилась: на поставе с оси слетел жернов да сплавщику этому по башке. А жернов — все видали — тоже ведь камень с дыркой…
— Неча народ оборотной стороной пугать, — угрюмо сказал Платоха. — Чтобы бесу в пасть не попасться, надо правила бурлацкие соблюдать. Утром встал — помолись. На барку восходишь — пальцы держи скрещенные. Не свисти, на палубу не плюй. Под бойцами своего святого проси. На сплаве не блуди. И главное — псов на барке не держи.
— А псы тут при чем?
— В пса бес обращается. Поплывет на барке — верная погибель. Коли барку на бойца потащит, то люди-то раскаются в грехах, и господь их спасет, а бес никогда не раскается, и будет верный бой.
— Ежели бы только в песий род бесы вселялись — полбеды, — мрачно сказал старый и лысый бурлак. — Сколь сплавщиков сами свою душу бесу отдают…
— Есть такое, — сказал Корнила.
— Мне дядька как-то рассказывал, он водоливом ходил. Однажды на сплаве свалился за борт и совсем бы утоп, да сумел ухватиться за снасть другой барки, что мимо проплывала. Вылез. И увидел, что попал на судно к знаменитому тогда сплавщику Елизарке Колтырину из Полдневой. Горбуном еще Елизарку звали. Тот Елизарка ни единой барки не убил. Обрадовался мой дядька-то, думал — повезло. Горбун его ласково встретил, в казенку пустил обогреться. А казенка чуток над палубой выставлялась, и в стенках под самым потолком окошки были малые. Их скобами так и сяк напоперек заколотили, чтобы воры не залезли. И получился из скоб на окне крест! Дядька сквозь то окошко поглядел ненароком и увидел, что не люди у Горбуна бурлаками стоят, а бесы на потесях! Вот и слава вся откуда у Горбуна: бесы его вокруг скал обводили! Горбун тот уж лет десять как помер. Говорят, когда поп полдневской велел миру вокруг кладбища ограду поставить, подрядил мир по дешевке какую-то пьяную артель. И пьянчуги так ограду провели, что ровно одна могилка снаружи осталась — Горбуна могилка!