Золото бунта
Шрифт:
— Бог в помощь мимо смерти пробежать, братцы, — печально сказал кто-то из них. — А мы со сплава уходим.
Они поклонились, опасаясь посмотреть на Осташу, развернулись и пошли прочь. Хруст их шагов затих в лесу на склоне.
— Давай уж, сплавщик, расскажи нам: кто, что, как и почему, — раздумчиво произнес в тишине Корнила.
— Нечего мне рассказывать, — сквозь зубы ответил Осташа.
— Тебе бурлаки нужны или один пойдешь? — прорычал Платоха.
Корнила, осаживая подгубщика, положил ладонь ему на плечо.
— Один! — крикнул Осташа.
— Ты скажи, — спокойно, без нажима,
— Его, — кивнул Осташа.
— А Федьку за тебя убили?
— За меня.
— И тоже Колыван стрелял?
— У него есть кому стрельнуть.
Никешка смотрел на Осташу, открыв рот. Видно, в его простом уме такое и уложиться не могло.
— А басня, что батька твой цареву казну украл и барку убил, — колывановская?
— А еще-то чья? — Осташа впервые глянул Корниле в лицо.
Но Корнила не пытал Осташу — размышлял сам с собою, смотрел в землю, чертил прутиком в пепле костра.
— Расскажи начистоту, — попросил Корнила. — Открой душу народу… Тебе же нужен народ, верно? Кто же с тобой пойдет вслепую, ежели у тебя за спиной такая тайна? Уважь…
Осташа обвел всех глазами. Вот так взять — и рассказать все с самого начала? Со всеми хитростями, со всем стыдом, со всем бесполезным смыслом?.. Нет. Это и невозможно, не по силам. По силам только сказку рассказать, чтобы в нее поверили. А совесть — это когда правда твоя и сказка твоя об одном и том же. Да и не поверят в правду. После правды надо делать поневоле, а поневоле не всякий пожелает. Зато после сказки — сделают то же самое, но своей охотой.
— По мамкам соскучились? — спросил Осташа у всех. — Давно сказок не слушали? Ну ладно. Моя байка не длинная…
После капитана Берга уже привычно было из своей истории складывать другую: похожую, но не ту, что была.
— Поздей уже нашептал вам, что батя мой пугачевскую казну закопал, да? Это правда. Белобородовская казна в Старой Утке сплавщикам досталась, а от них случаем — бате. Батя ее и зарыл. Где зарыл — никому не сказал, даже мне. Казну эту только настоящий царь должен взять. А чтобы он нашел ее, батя пустил гулять загадку про четырех братьев Гусевых, которые на клад положены. На самом деле Гусевых он не убивал. Живы они были почти все, а последний из них — Чупря — и сейчас Колывану служит. Это он Федьку застрелил.
Бурлаки слушали внимательно, даже бабы, стоящие поодаль и одинаково прикрывшие рты ладонями. Осташа привстал, чтобы перевернуть Петруньку к огню другим боком, и увидел, что мальчишка спит.
— А батя мой на Чусовой лучшим сплавщиком был. Он ни под кого не нагибался, сам ходил. А под Кононом Шелегиным лучшим был Колыван Бугрин. При Кононе и Гусевы от властей прятались. Видно, Колыван-то от Гусевых и догадался, где казна схоронена. Разгадал, значит, батину загадку. И батя мой стал ему мешать: что же за тайна, коли на двоих поделена? А батя хотел сплавщицкий подвиг совершить: пройти Разбойник отуром. Такой путь найти, чтобы любой этим путем мог Разбойник обогнуть, даже когда погибель вроде бы и неминуча… Колыван на то и рассчитал. Батину барку поддырявил, и батя убился об Разбойника, утонул. А Колыван всем сказал, будто батя мой нарочно барку убил, чтобы убежать и казну унести. Чтоб никто ни
— Калистрата убили?.. — загомонили бурлаки. — Ну и дела!..
— Один я остался Колывану поперек горла, — продолжил Осташа. — Потому что мне обиден поклеп на батю. Потому что с того поклепа меня к сплаву не допускали. И нынче я хочу Разбойник отуром пройти. Пройду — и всем станет ясно, что возможно такое. А значит, честен был Переход. Значит, сгубил его Колыван, который больше всех про черный умысел кричал. И не посмеет Колыван казну выкопать, и не возьмет верх на сплаве, как Конон брал. Понятно теперь, что за ярость у Колывана?
— Да уж понятно, — вразнобой закивали бурлаки в раздумье.
— Не одолеть тебе, парень, — с сожалением сказал Платоха. — Сильный ты сплавщик, слов нету… Но Колывана не переломишь.
— Переломлю, — упрямо ответил Осташа. Платоха подумал и повторил:
— Не переломишь.
Осташа отвернулся. Глупо за последнее слово перепираться.
— А мальчонка Колыванов тут при чем? — напомнил Корнила.
— Осташка с ним прошлое лето подружился, — влез Никешка, покосившись на Осташу: верно ли говорит? — Колыван за то бил Петруньку смертным боем… Вся деревня видела.
— И что же теперь? — спросил Платоха о самом главном. Осташа передернул плечами:
— А теперь Колыван на якоре будет поджидать меня перед Разбойником, чтобы баркой мою барку толкнуть и убить об скалу. Ни с Поздеем, ни с Чупрей у него не вышло меня убить. Ему только так и остается.
— А ты?..
Осташа усмехнулся, не поднимая взгляда.
— Может, пересидеть здесь денек? — робко предложил кто-то из бурлаков. — Или два… Не будет же караванный столько ждать…
Осташа покачал головой.
— Я сплавщик, — сказал он. — Я с Колываном буду мериться. Я не спрячусь.
— Он все одно пойдет, — сдвинув бороду на сторону, раздумчиво согласился Корнила. Теперь он не сводил глаз с Осташи.
Бурлаки помолчали, потом начали переговариваться. Осташа ждал, баюкая Петруньку.
— Отойдем, братцы, — вставая, распорядился Платоха. — Давай не при человеке…
Бурлаки гурьбой отошли за елки. У костра остались только Осташа с мальчонкой, Никешка, Корнила да еще пара мужиков.
— Уйдет от тебя народ, — негромко сказал Осташе Корнила. — Не ту сказку ты рассказал…
Осташа не ответил.
Бурлаки возвращались россыпью и поодиночке. Кто-то что-то негромко и горячо втолковывал товарищу, взяв того за локоть, кто-то угрюмо помалкивал. Кто-то сразу вывернул к костру и присел на бревнышко. Кто-то заполз в свой шалаш, кто-то полез на барку — в мурью, где хранились пожитки.
Платоха остановился перед Осташей, постоял, странно кривя рожу и шевеля усами.
— Уходим мы, сплавщик, — сказал он. — Свой живот дороже. Тебе это уже говорили.
— Ну и не повторяй, — окаменев скулами, посоветовал Осташа.