Золото: деньги прошлого и будущего

Нейтан Льюис

Люди с широким кругом интересов часто лучше разбирались в вопросе налогообложения, чем экономисты. Возможно, журналисту, пишущему для самой широкой аудитории, легче увидеть очевидное, чем профессиональным экономистам — узким специалистам, углубившимся в сложнейшие математические подсчеты. Так, Жан-Батист Сэй по профессии был журналист.

Современные американские политики, споря о налогообложении, не выходят за пределы понятия балансовой суммы. Демократы левого толка настаивают на том, чтобы правительство разделило основную часть «пирога» между разными социальными программами. Республиканцы считают, что правительство должно оставить ее в распоряжении частных лиц. Одни хотят поднять налоговые ставки для богатых, снизив их для бедных, другие предлагают сделать обратное. Одним словом, все споры ведутся вокруг дележки «пирога». Время от времени появляется политический деятель, который хочет увеличить размеры «пирога» путем снижения налогов и реформы системы налогообложения, но такие политики — Кальвин Кулидж, Джон Ф. Кеннеди и Рональд Рейган — представляют собой

скорее исключение из правил.

Эффективная налоговая политика порождает изобилие. Однако те, кто до дрожи боится за налоговые сборы, не веря, что их можно увеличить сокращением налогов, не способны этого оценить. Насколько блистательных результатов можно ждать от страны, в которой один за другим появляются лидеры, делающие ставку на экономический рост, показывает пример Японии 1950-х и 1960-х годов. В 1960 году центральное правительство Японии получило ?1,801 триллиона в виде налоговых поступлений. В течение 10 лет после этого оно ежегодно снижало налоговые ставки, и в 1970 году собрало налогов на ?7,775 триллиона! Иена в то время была привязана к золоту и не знала инфляции. Кусок «пирога», доставшийся центральному правительству, в долевом отношении не изменился: в 1960 году он составлял 11,2 % ВВП, в 1970-м — 10,6 %. Но сам «пирог» увеличился на несколько порядков, и произошло это благодаря продолжительному снижению налогов. За 20 лет, с 1950 по 1970 год, в течение которых японское правительство постоянно сокращало налоги, налоговые сборы выросли в 16 раз. В дальнейшем Япония перестала уделять внимание созданию богатств. Нынешнее правительство строго придерживается принципа балансовой суммы и решает экономические проблемы чуть ли не хуже всех в мире. Эстафета перешла к Ирландии, Эстонии и — совсем недавно — России и странам Восточной Европы (рис. 6.1).

Рис. 6.1. Япония: налоговые поступления центрального правительства, 1950-1970

Сейчас во многих странах ведутся споры о том, откуда в ближайшие десятилетия взять средства на поддержание системы социального обеспечения. Никто до сих пор не предложил решения, ориентированного на рост экономики. Реформа налоговой системы, направленная па рост производительности труда, позволила бы настолько сильно увеличить «пирог», что его с лихвой хватило бы на все социальные программы. Любой финансовый анализ в конце концов упирается в следующий демографический факт: при нынешней системе двум работающим гражданам придется содержать одного пенсионера. Остается понять, насколько производительны будут эти двое и смогут ли они содержать пенсионера на 30 % от своих доходов, или же будет достаточно 20 и даже 10 %. Дополнительная трудность состоит в том, что производительность труда пострадает, если на содержание пенсионера будет уходить 30 % дохода дееспособных граждан.

Любому политику известно, что народ жаждет снижения налогов без сокращения социальных программ. Политики думают, что народ подобен ребенку, не знающему ответственности. Однако на деле выходит, что народ умнее политиков. Правительство тоже может получить свой «пирог» и съесть его, если увеличит производительность настолько, чтобы испечь два «пирога» вместо одного.

Президент Кальвин Кулидж привел более доходчивый пример:

«Из опыта не следует, что более высокие налоги дают больше налоговых сборов. Опыт говорит об обратном. Когда добавочный подоходный налог на суммы от $300 000 составлял всего 10 %, поступления в казну были те же, что и при 65-процентной налоговой ставке. Факт остается фактом: при завышенных налогах на доходы последние имеют склонность исчезать. В 1916 году 206 (американцев) имели доходы в $1 000 000 и более. Затем были введены высокие налоговые ставки. На следующий год число богатых американцев составило всего 141, в 1918 году — 67. В 1919 году их число сократилось до 65, в 1920 году оно упало до 33, чтобы в 1921 году снова снизиться — уже до 21. Я не собираюсь спорить с теми, кто верит, что с дохода в $1 000 000 надо брать 55 %, а с дохода в $5 000 000 — все 68 %. Необходимо найти более практичный метод — такой вывод напрашивается, стоит подумать о том, что в погоне за этими суммами мы стремительно приближаемся к тому моменту, когда совсем ничего не сможем получить»^[45].

Налогообложение было полностью интегрировано в экономическую теорию только в 1960-е и 1970-е годы, и произошло это благодаря «саплай-сайдерам» — представителям «школы предложения», основоположниками которой стали Роберт Манделл и его ученик Артур Лаффер. (Термин «сторона предложения» (supply side) возвращает нас к принципу классической школы — делать акцент на производстве.) Ученые-экономисты с трудом воспринимали их идеи, так как за столетие совершенно отвыкли думать о налогах. То, что смогли понять о налогах представители «школы предложения», в сочетании с тем, что поняли о деньгах и о рыночной системе представители предыдущих школ, позволило сделать невероятно много, а именно: объяснить подъемы и спады в экономике, возвышения и падения империй и народов, объявление войны и заключение мира действием экономических законов, более того, результатом избранной правительством политики. Экономистам больше не надо было ссылаться на психологическую неустойчивость простонародья, национальный характер отдельных этносов, моральный и нравственный упадок,

неизбежность циклических колебаний в торговле, непостижимые длинные волны, недостатки капиталистической системы, развитие технологий, прихоти фортуны и на прочие deus ex machine.

Артур Лаффер пошел еще дальше. Он заявил, что существует всего четыре причины экономического спада: нестабильность денег (вероятно, он имел в виду девальвацию), высокие или растущие налоги, высокие или растущие тарифы, а также чрезмерный контроль со стороны государства, особенно над зарплатами и ценами. Поскольку тарифы — это просто форма налогообложения, список Лаффера можно сократить до трех пунктов. А поскольку регулирование цен и зарплат обычно вводится вследствие проблем, созданных нестабильностью денег и губительной налоговой политикой, список можно свести всего к двум пунктам — к налогам и деньгам. Секрет правильного управления экономикой сводится к четырем словам: низкие налоги, стабильные деньги. Если где-то на Земле вдруг начинаются проблемы с экономикой или возникает угроза экономического краха, все следы ведут в правительство: либо оно недостаточно снизило налоги (а возможно, резко их повысило), либо не смогло стабилизировать валюту (возможно, ее стоимость резко упала).

Данная теория налогообложения в действительности является обобщением более частного принципа. Этот принцип, ныне повсеместно признанный, был открыт благодаря особой ситуации в международной торговле, сложившейся в середине XVIII века. Согласно распространенным в те времена меркантилистским воззрениям, экспорт считался благом, импорт — злом. Все страны ставили препоны импорту, повышая в наказание соседям ввозные пошлины и всячески препятствуя развитию международной торговли. Тарифы вводились не ради выручки, а из соображений протекционизма. Даже в случае успеха протекционистский тариф не приносит большой выручки. Чем эффективнее он препятствует торговле с другими странами, тем меньше денег он приносит. Протекционизм порождал враждебность между государствами и ослаблял производительность. Классическая экономика родилась во многом в спорах с ортодоксами-меркантилистами. По мнению последних, чтобы купить вина, Англии легче было продать Франции сукно. Если Франция хотела купить английскую шерсть, ей легче было продать Англии вино. В условиях свободной торговли выиграли бы и Англия, и Франция: им бы досталось больше вина и больше сукна — результатов возросшей производительности.

Но сукно продает не юридическое лицо под названием «Англия», а вино — не экономический субъект под названием «Франция». Шерстяные изделия продают либо отдельные англичане, либо отдельные английские корпорации, а вино — отдельные французские виноделы. Англичанину все равно, кто является его торговым партнером — англичанин, француз, бельгиец, аргентинец или китаец. Если прибыль после выплаты налогов его устраивает, он продаст сукно любому желающему. На уровне частных лиц национальность роли не играет. Люди работают не на правительство, они работают на себя. Современные национальные экономики — это просто юрисдикции в области регулирования отдельных частей мировой экономики. Если англичанин получает какие-то преимущества при заключении сделки с французом или с другим англичанином, он пойдет на сделку. Точно так же французу безразлична национальность его торгового партнера. За год француз проведет сотни, тысячи, а может, и миллионы торговых операций. Он будет торговать и с англичанами, и с бельгийцами, и с соотечественниками-французами. Все люди являются гражданами какой-либо страны, но с точки зрения коммерции у них нет национальности.

Тарифы — те же самые налоги. Можно сказать и по-другому: налоги похожи на тарифы. Подобно тому, как снижение тарифов Англией и Францией позволяет двум иностранцам больше производить и свободно торговать друг с другом, снижение тарифов (налогов) на территории Англии позволяет двум английским фермерам больше производить и свободнее торговать. Жизнь человека в условиях современной рыночной экономики состоит из десятков, если не сотен, сделок за день — как денежных, так и не денежных. Многие денежные сделки подразумевают тариф. Подоходный налог является тарифом на сделку между работодателем и наемным работником. Налог на продажи является тарифом на сделку между потребителем и торговцем. Налог на корпоративную прибыль является тарифом на сделку между корпорацией и инвестором. Если эти тарифы будут протекционистскими (то есть с такими высокими ставками, которые лишат сделку всякого смысла), они станут помехой для производства и не принесут выручки. Иногда полезно взглянуть на подоходный налог как на процент от чистой сделки (так вычисляются тарифы и налог на продажи). Подоходный налог в 10 % соответствует 11-процентному тарифу на доход (правительство получает 11 % от суммы, предназначенной трудящимся). Ставка в 25 % соответствует 33-процентному тарифу, в 50 %) — 100-процентному, а в 80 % — уже 400-процентному тарифу! С помощью таких подсчетов легче понять, почему налоговые ставки выше 25 % уничтожают бизнес.

Разумеется, если бы налоги всегда были злом, люди давно бы придумали правительство без налогов. Однако факт остается фактом: если народ хочет, чтобы государство брало на себя социальные расходы, он не против налогообложения. Государству как минимум потребуется система судебных органов и полиция для того, чтобы гарантировать соблюдение закона о частной собственности и договорного права, без которых невозможна рыночная экономика. Возможно, ему потребуется армия, а также система социального страхования, чтобы поддержать тех, кто в данный момент не может сам себя обеспечить. Финансируя эти службы, налогообложение способствует росту производительности и всеобщему благоденствию.