Золото для любимой
Шрифт:
Внезапно мне пришло решение: я отдам Гуле все найденное и добытое мной золото, чтобы она расквиталась со своими кредиторами. Я понятия не имел, сколько она задолжала, сколько набежало по процентам, но полагал, что кружки золотого песка и самородков хватит с избытком. Мне вдруг стало совершенно ясно, что ради этого я и приехал сюда, и гнул спину над лотком, собирая по крупицам желтый металл, лежал по ночам без сна, боясь его потерять, и ради этого судьба подбросила мне эту кружку…
– Вот это я понимаю! – раздался внезапно сверху возглас, и на миг мне почудилось, будто это заговорили
Надо мной на крае уступа стоял, дурашливо ухмыляясь, Колотушин.
– Готов поспорить, что ты открыл уникальную россыпь, никак не меньше! – продолжал тот театрально восклицать. – И главное – молчит. Скрывает от коллектива, нехороший человек…
– Да пошел ты, – покривился я.
– Если это все Джониевичу на зубы, – не умолкал коллега, – то он у нас, должно быть, крокодил!
Вечером в кухне, при всех, да еще в присутствии Андреича Колотушин по-новой взялся подтрунивать надо мной и моей добычей.
– Все, Радик, теперь тебе с Федей нечего тягаться. Он второй Клондайк открыл! Станет скоро богатеньким буратиной.
«Идиот», – морщился я от досады.
– …Желтое железо он теперь ковшом черпает, как брагу, – не унимался весельчак. – Ну, не ковшом, так кружкой.
– Не знаю, что он там черпает и чем, – проворчал Сыроватко, – но вижу, что занимается он посторонним, а не геологией.
– Есть конкретные претензии по работе? – огрызнулся я. – Я готов выслушать.
Конкретных претензий не прозвучало: с работой я справлялся.
Возможно, я зря нервничал и злился. Никто, похоже, не воспринял всерьез дурацкие намеки Колотушина. Радик в эти минуты сосредоточенно, скучив на переносице черные сросшиеся брови, набивал пустые гильзы порохом, дробью и пыжами, нарезанными из старого валенка. Тагир был увлечен вишневым вареньем. Андреич почитывал привезенную с собой газету. Бурхан же, как часто бывало, в промежутках между репликами Кириллыча развивал свою тему (на сей раз о самоцветах):
– …Мы ж дураки были, не знали, что тут за камни. Я лошадей тогда пас. Кину в какую камнем… а потом уже вспомню, что камень тот был, как стакан… прозрачный и с головкой. У меня тогда во всех карманах камешки лежали. Краси-и-ивые! Приедут экспедиции эти… из Москвы, из Ленинграда, просят: подари, Бурхан. Я и отдам. А они – сапоги, а то и пачку чая за это. А мы что? Радуемся! Дураки были, да… Сапоги кирзовые подарят! – повторил он, сморщив от смеха бурое лицо. – А мы и рады! Дураки были…
Радик к случаю вспомнил, как он нашел эвклаз – винно-зеленый кристалл с двумя многогранными головками на торцах. Позднее его выпросила у него какая-то молодая геологиня из Москвы (наверное, без женских чар не обошлось). Всего в мире найдено несколько десятков кристаллов этого редчайшего минерала, представляющих ювелирную ценность, и почти половина из их числа – на Кочкарской площади. Один нашли мальчишки из клуба «Юный геолог». Руководитель клуба показал находку Радику – и тот через несколько дней сам нашел на отвалах такой же.
– Покажи мне ваш алмаз, – заверил он Сыроватко, – и я найду.
Карие глаза его при этом
В общем, о золоте никто, кроме Колотушина, не говорил.
Однако через два дня после того вечера…
Глава 42. НАЛЕТ
Садящееся солнце освещало слева верхние края желтоватых мраморных уступов, и они казались позолоченными. Пятна бурых лишайников приобрели пурпурный оттенок.
Перед тем, как искупаться в озере Каменного карьера, я долго сидел в задумчивости на шершавой, чуть наклонной мраморной плите. Я размышлял над тем, куда бы мне спрятать свою ценную находку. То, что ее необходимо спрятать, не подлежало сомнению.
Тут я вспомнил, что прямо под плитой, на которой я сейчас примостился, у самого уреза воды, находится пещера.
Пожалуй, «пещера» – это слишком громко сказано, скорее, здесь подойдет слово «нора».
Так вот, не устроить ли тайник в этой самой норе?
Я спустился к краю озера, улегся на холодных остроугольных обломках и заглянул в узкую темную горловину. Потом просунул туда голову, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку, и осмотрелся. Дно этой мини-пещеры покрывала вода, а сверху нависали угловатые глыбы, покрытые серой пылью. Метрах в двух впереди сквозь какую-то брешь проникал лучик света и зажигал изумрудом темную неподвижную воду, и в том месте каждый камешек на дне был виден как на ладони.
(Замечу, что в самом озере вода также зеленоватая, но не такая прозрачная, как изумруд, а мутновато-зеленая, как хризопраз, или, скорее даже, нефрит.)
Впереди нора раздваивалась, и вправо вел сухой узкий ход. Самое то, как сказал бы Радик.
Выбравшись наружу, я сощурился от яркого, режущего глаза света.
Да, нора вполне подходящая. В ней можно упрятать не только кружку, но и целый мешок с золотом (если дотащишь). Пожалуй, она даже больше подходит для этой цели, чем большие полузатопленные пещеры и гроты, что темнеют кое-где в стенах разреза. Купаясь, я на всякий случай осмотрел и их. Трудно сказать, насколько далеко они тянутся. Вероятно, далеко, раз с их помощью велась добыча металла. Когда я проплывал поблизости, вода гулко хлюпала где-то в глубине скалы. Из одного самого крупного грота беспрерывно вылетала и залетала обратно прыткая ласточка и слышался тоненький писк птенцов.
Доплыв до противоположной стенки карьера, я собрался было поднырнуть под нее, рассчитывая попасть во второй водоем (через известную мне подводную арку). Но осуществить этот маневр мне не удалось, поскольку к этому моменту я совсем окоченел.
А на другой день, вернувшись из маршрута, мы застали свой лагерь (то есть жилище башкир) в разоренном состоянии. Во дворе валялись распотрошенные баулы, мешочки с рассыпанными пробами, разорванная одежда. В доме творился еще больший хаос. Нары были разворочены, крышка вьючника начальника сорвана с петель и болталась на замке, документы, канцелярия разбросаны по полу. Рюкзак с моими личными вещами лежал вывернутый наизнанку, спальный мешок был вспорот, и клочья ваты разметаны по всей комнате.