Золото для любимой
Шрифт:
– Бледно– голубой, – уточнил я. – Или просто бледной.
– Ребята, да вы что! – шеф посмотрел на нас жалостливо, как на психически неполноценных. – Какая же она голубая?! Это та самая синяя глина, о которой говорил Ефим Петрович. Однозначно! Это уж к бабке не ходи.
«Ладно, – мысленно согласился я. – Синяя – так синяя. Посмотрим, что на это скажет сам господин Ендовкин».
Вместе с тем, скажу честно: я смотрел на сдержанно сияющего руководителя и немного ему завидовал. Вот нашел человек синюю глину – и счастлив. Она не синяя? Ничего, убедил
Вдобавок меня слегка тревожила мысль, правильно ли я поступил, присвоив эту находку. Ведь это золото намыл не я. Пусть его владельца и нет уже на свете, но, если рассудить, оно все равно чужое. В лучшем случае мне должно полагаться двадцать пять процентов, как это принято в отношении кладоискателей. А если подходить строго, то все это золото принадлежит государству, так как добыто хищническим путем.
Хотя вряд ли я решу отдать найденный клад государству (нынешнему государству).
Глава 40. ДИКАЯ ВИШНЯ
Я полулежал на нарах (мы сколотили их с Мишкой, когда нам надоело спать на полу) и не спеша переносил маршрутные точки с топокарты на карту фактического материала (был камеральный день). Меня отвлек от этого занятия рокот тракторного двигателя. Сунув карты обратно в папку, я быстро поднялся: мне почудился голос Гули.
Через минуту я уже встречал ее у ворот.
Гуля приехала на один день. Ее подвез трактор, направляющийся на вачу, где ломали на металл брошенное старательское оборудование. Одета она была по-походному: темно-серый, в светлую строчку мужской костюм, старенькая болониевая куртка, резиновые сапожки. Волосы, обычно распущенные, были собраны на затылке и подвязаны светло-зеленой косынкой. В руках – пластмассовое ведро.
– А где Тагирка? – оглядывалась она, проходя во двор.
– С Радиком ушел, – подсказал я.
– Жалко. Я хотела взять его с собой за вишней. Здравствуй, – немного запоздало кивнула она мне, и на душе у меня сразу как-то потеплело.
– Возьми меня вместо Тагирки, – предложил я.
– Ишь какой прыткий! – хмыкнул Колотушин, копающийся на террасе в нашем барахле. – А кто точки на карту выносить будет?
– Вынесу, не волнуйся. «Вынесем все и широкую, светлую грудью дорогу проложим себе…» – продекламировал я нараспев.
– Развеселился! Ну, тогда уж и для нас вишни набери. Варенья к чаю сварим.
– Давай тару!
– Правда пойдешь? – женщина внимательно посмотрела мне в глаза.
Дикая кустовая вишня образует на Южном Урале часто сплошные труднопроходимые заросли на лесистых склонах гор, по берегам речушек и ручьев, по опушкам березовых колков. Ухоженные садовые деревья не дают такого обилия ягод – довольно крупных, сочных, пикантно-терпковатых, – как эти худосочные на вид, затененные кронами берез и осин кусты. Говорят, не каждое лето такая вишня дает богатый урожай, но в этом году он оказался рекордным.
Гуля легко и привычно, чуть враскачку, поднималась в гору, то одним, то другим боком (словно в замедленном танце «сертаки») рассекая заросли. Ветки звучно скребли пустое ведро. В одном месте сухая сосновая лапа коварно сдернула с ее головы косынку. Обретя неожиданную свободу, светло-русые волосы облегченно рассыпались по плечам.
Я поймал проказницу, трясущуюся в издевательском смехе, отнял у нее похищенное. «Я пошутила, извините, извините…» – жеманно раскланивалась насмешница.
Я попытался сам повязать Гуле платок, но она не далась.
– Гуль, ты что такая? – осторожно спросил я, снова бредя за ней по пятам.
– Какая? – обернулась на секунду женщина.
– Ну, молчаливая, серьезная, вся в себе… Отец твой – вон какой разговорчивый! И Галя тоже.
– А я в мать, – Гуля теперь намеренно раскачивала ведро, черкая им по кустам.
У наиболее плодовитых, осыпанных густо-красными ягодами кустов мы останавливались и обирали их почти догола. Я становился на колени и срывал пучками висящие рубиновые ягоды с нижних веток, Гуля обеими руками проворно обрабатывала верхние.
– Ловко у тебя получается, – заметил я.
– Я еще девчонкой с Радиком сюда ходила. По ведерку оба набирали за два-три часа. И одна ходила много раз. В последнее время одна не люблю. Все кажется, будто кто-то сзади крадется.
– Поэтому и меня взяла?
– Ну… поэтому… и не поэтому…
– Гуль, а что у тебя с сынишкой твоим? Он что, серьезно болен? Прости, что я лезу в твои дела…
– Галька проболталась? – глаза женщины сразу похолодели.
– Ну что тут такого? Что ты набычилась? У всех беды случаются…
– Он уже почти здоров, – резко проговорила она.
– Но у тебя все равно проблемы… – я хотел сказать: «с деньгами», но остановил себя. – Может, я помогу их как-то решить?
– Главную мою проблему никто не решит, – Гуля подхватила ведро и зашагала дальше вверх по склону.
(Наверное, она права: коренные, самые больные наши проблемы не решит за нас никто. Они как горб, с которым приходится жить…)
На вершине ягод оказалось не больше, но они были крупнее и слаще. Здесь, среди старых кряжистых сосен и стройных дымчато-зеленых стволов осин с румяными кронами, замшелые, точно в бороде и париках, выступали острые гряды кристаллических сланцев. На Урале их называют шиханами. Они напоминали древнюю полуразрушенную крепостную стену, накренившуюся на один бок, или же хребет чудовищного дракона.
Я вскарабкался на такой гребень. Мужчине всегда хочется выглядеть в глазах женщины удальцом. Вдобавок я вспомнил про недавнюю находку, про целый клад золота, и мне стало еще веселее. По верху гряды я нагнал идущую внизу Гулю и, как мальчишка, сиганул с уступа прямо перед ней. Женщина лишь слегка улыбнулась и пошла дальше.
– Хочешь увидеть сверху наши места?! – вдруг задорно предложила она, оглянувшись. – Айда на маяк!
– Какой маяк? Здесь что, море?! – воскликнул я, смеясь. – Или это маяк для заблудившихся душ?