Золото и мишура
Шрифт:
— Конечно, входите, пожалуйста.
Оказавшись в холле, девушка сняла шиншилловую накидку, защищавшую ее от прохладного майского ветра, и передала Кан До вместе с легким шарфом, который покрывал ее голову.
— Сюда, пожалуйста, хорошая мисс.
Кан До проводил Арабеллу к сдвоенной лестнице, где висел портрет Эммы в полный рост. Арабелла украдкой огляделась по сторонам, стараясь, чтобы слуга не заметил ее любопытства. Она жадно принялась осматривать интерьер особняка, о котором было столько разговоров в Сан-Франциско и который наполнял сердце ее матери жгучей завистью. Конечно же, она никогда не сможет признаться матери в том, что приходила сюда. Никто из родителей не знает, куда она направилась
— Мистер Арчер, он ожидать вас наверху в картинной галерее, — сказал Кан До, провожая девушку по правой лестнице. — Он сказал, что подумал, что вы можете захотеть видеть картины тайтай перед ужином.
— О, это было бы замечательно, — сказала Арабелла, стараясь скрыть свое нетерпение. Во время обеда с Арчером в «Палас-Отеле» она недвусмысленно дала понять, что очень бы хотела взглянуть на собранные Эммой картины. Подобно многим сан-францисским девушкам из обеспеченных семей, Арабелла получила образование за границей, а именно в привилегированной школе для молодых леди в Париже, где единственным ее интересом, скоро ставшим настоящей страстью, было искусство. Она закончила колледж год назад и десять месяцев потом осматривала крупнейшие музеи и кафедральные соборы Европы. Лишь совсем недавно она вернулась в Сан-Франциско, и почти сразу судьба столкнула ее с Арчером.
Архитектор, который строил для Эммы этот особняк, разместил картинную галерею на верхнем этаже, с тем чтобы днем картины освещались естественным светом. Добравшись до третьего этажа, Кан До распахнул двойные двери красного дерева и объявил:
— Мисс Доусон!
Затем он отступил в сторону, давая Арабелле пройти. Миновав двери, она увидела, что находится в начале длинной галереи, освещенной газовыми светильниками в круглых, как маленькие глобусы, плафонах. Посередине галереи тянулась красная бархатная дорожка, с которой надлежало любоваться картинами. Стены были сплошь увешаны ими, и в свете газовых светильников замысловатого рисунка золоченые рамы картин чуть загадочно сверкали.
Арчер, выглядевший потрясающе красивым в белом галстуке и фраке, подошел и поцеловал ее затянутую в печатку руку.
— Добрый вечер, мисс Доусон, — сказал он. — Так как, насколько я понимаю, вы в некотором роде эксперт по искусству, почему бы вам не посмотреть картины, собранные моей матерью? Если вдруг у вас возникнут какие-либо вопросы, я попытаюсь ответить.
— Благодарю вас, мистер Коллингвуд.
Арабелла подошла к левой стене галереи, и первая же картина, на которую она взглянула, заставила ее затаить дыхание.
— Ватто! — воскликнула она. — Я обожаю Ватто!
— Да, мне и самому он нравится, — сказал Арчер, сцепив руки за спиной. — Я люблю клоунов.
Смущенно взглянув на Арчера, Арабелла открыла свою крошечную серебристую сумочку.
— Вы не будете против, мистер Коллингвуд? У меня небольшой астигматизм. — Она извлекла из сумочки золотой лорнет и раскрыла его. — Стараюсь это особенно не афишировать, но поскольку уж тут собрана такая замечательная живопись… — Приложив лорнет к глазам, Арабелла жадно впилась в полотна. — Да… — вымолвила она наконец, обращаясь больше к самой себе, нежели к Арчеру. — Какая техника! А краски… Потрясающе!
Почти пять минут Арабелла рассматривала картину, и Арчер наконец напомнил о себе, деликатно прочистив горло.
— Следующее полотно — это Рубенс, — сказал он. — Если мы чуть-чуть не увеличим скорость осмотра, то,
Арабелла опустила лорнет.
— Извините, но для меня это такое наслаждение, что я могла бы и вовсе обойтись без обеда.
— Правду говорят, что перед лицом такой сверхъестественной красоты — в ее разряд я включаю и вас, мисс Доусон, — надо быть чрезвычайно вульгарным, чтобы думать о еде. Но поскольку я как раз и являюсь очень вульгарным… А кроме того, мама просто убьет меня, если я огорчу ее повара.
На лице Арабеллы появилось презрительное выражение.
— Я попытаюсь шевелиться быстрее, мистер Коллингвуд. Тем не менее живописью нужно упиваться, а не поедать ее впопыхах, хотя грубиян вроде вас может не понять, в чем тут разница.
Она шагнула к следующей картине, огромному полотну работы Рубенса, на котором был изображен мускулистый плотоядно ухмыляющийся сатир, бегущий по полю с пышными розовыми наядами на руках; на ягодицах наяд имелись ямочки, а груди были навыкат.
— Это «Изнасилование сабинянок», — сказал Арчер. В данном случае «изнасилование» имеет смысл «похищение», или «захват», в таком примерно духе.
Арабелла окинула его холодным взглядом.
— Вы и впрямь вульгарны и любите паясничать. Искусство — это религия, и потому следует к нему относиться с величайшим уважением. — Взгляд ее вернулся к картине.
— А как вы думаете, о чем Рубенс думал, когда выписывал всю эту плоть? — спросил Арчер. — О религии?
Арабелла взглянула на полотно — сладострастный гимн человеческому телу — и через секунду тихонько фыркнула. Потом виновато взглянула на Арчера, стараясь сохранять строгое выражение лица, и снова перевела взгляд на картину.
Прошло несколько мгновений, и Арабелла громко расхохоталась.
— Вы ужасный человек! — только и смогла произнести она.
Арчер улыбнулся.
Сорок пять минут спустя, когда глаза ее насытились созерцанием самых прекрасных картин, которые она только видела в Америке, Арабелла в сопровождении Арчера спустилась в главный холл. И тут настал черед пировать ее ушам: Арабелла услышала музыку Бетховена.
— Что это? — спросила она.
— Сюрприз, — ответил Арчер, предложил ей руку и повел по мраморному полу к дверям, по бокам которых стояли, в классическом стиле, колонны. Двое китайцев-слуг изнутри распахнули створки дверей, и Арчер ввел Арабеллу в гостиную. Золоченые китайские обои, изображавшие легендарный зимний сад, сверкали при свете свечей. На другом конце комнаты стоял огромный стол, сервированный знаменитым, из позолоченного серебра сервизом Эммы с высокой пирамидкой из фруктов и четырьмя массивными канделябрами. Прекрасная музыка доносилась из алькова, задрапированного голубой бархатной шторой.
— Немного камерной музыки очень полезно для пищеварения, — сказал Арчер Арабелле, подводя ее к стулу. Кан До усадил ее, а сам Арчер обогнул стол и уселся напротив.
— Это первое трио Бетховена, — сказал он, разворачивая камчатую салфетку, в то время как один из слуг проворно наполнил венецианские кубки ледяной водой. — Вам нравится Бетховен?
— Конечно. И мне также нравятся ваши обои. Что это такое?
— Это большая редкость, они сделаны по рисунку, который изображает знаменитый «Юань Минь Юань», что значит «Круглый светлый сад», который был построен в 1709 году Канши, императором Китая. Это был своего рода земной рай, сооруженный неподалеку от Пекина — там были павильоны, озера и сады. Каких только животных и птиц ни поселили в этот дворец! Семнадцать лет назад это архитектурное сооружение было полностью уничтожено английскими и французскими войсками. По-моему, это один из самых постыдных актов, который когда-либо совершил так называемый «цивилизованный» белый человек.