Золото Ларвезы

Орлов Антон

Потом он уловил, что наверху плетется заклятье, и вниз медленно, как осенний лист, опустилось что-то вроде отвратительной черной кляксы или раскоряченного паука. Раньше он не видел заклятий, только чуял – чтобы их увидеть, надо быть тухурвой, а не гнупи. А нынче видит, потому что ушибся, и от удара у него в голове случился какой-то вывих, но тетушкино зелье все поправит, главное – добраться до дома.

Шнырь замер: лишь бы эта жуть его не заметила. Клякса-раскоряка вначале опустилась на незнамо чей труп – хе-хе, тоже перепутала! – но потом уверенно двинулась в его сторону.

Самое время драпануть,

да куда отсюда драпанешь… Он съежился и затаил дыхание – хотя и перед этим не дышал, не иначе от страха дыханье сперло, еще когда падал. И держался изо всех сил, чтобы не выдать себя рвущимся из нутра отчаянным воплем.

Прозрачную, как темный студень, кляксу с шипами-отростками отделяло от него расстояние в несколько пядей, когда сбоку вынырнула белая змея с небесно-голубым хохолком, цап эту пакость – и та скукожилась, вмиг истаяла.

– Вовремя я успела, – произнес голос, похожий на перезвон колокольчиков. – Вылезай, Шнырь.

Перед носом у него извивались щупальца, атласно-белые с голубыми венчиками – то, что он принял за змею, тоже было щупальцем – выше они сплетались в юбку-колокол, из которой стеблем вырастал женский торс, одетый в перламутровую чешую. Фарфорово-белое лицо, почти человеческое – люди называют такие лица красивыми – только ресницы не по-людски ветвистые, лазурно-голубые, и в придачу узкие губы того же цвета. А глаза прозрачные, как хрусталь. Волосы белесые, толстые, змеящиеся… Да это и есть змеи, одни переплелись меж собой, другие свисают, шевелятся, зыркают по сторонам голубыми эмалевыми бусинками, и все это вместе похоже на замысловатую прическу знатной дамы. Руки точь-в-точь как у людей, но с длинными зеркально-голубыми когтями. Только она здесь и была яркая, посреди наводящей тоску серой мглы.

Сметливый Шнырь сразу понял, что видит перед собой важную персону из высших демонов, и угодливо перед ней склонился. Небось она из тех, с кем Шнырёв господин дружбу водит – он так и знал, что добрый господин не бросит его в беде!

– Я Лазурная Ласма. Сто тридцать четвертая… Я пришла за тобой.

– Вас, госпожа, прислал господин Тейзург? – почтительно спросил маленький гнупи.

– Нет, не Тейзург.

– Тогда, значит, князь Серебряный Лис?

– И не трепло Лис. Я ведь представилась, как положено, назвала тебе свой порядковый номер…

Она глядела так, словно он должен сам о чем-то догадаться, а он молчал, переминался с ноги на ногу. Внутри все похолодело, съежилось в ноющий комок. Пусть он самый догадливый среди гнупи, сейчас он ни о чем не хотел догадываться. Лучше бы залезть обратно под камень, зажмуриться, заткнуть уши, отсидеться, пока Лазурная Ласма не уйдет, а потом домой, тетушка тухурва что-нибудь придумает…

– Отпустите сиротинушку, милостивая госпожа, – захныкал Шнырь. – Я же ничегошеньки не сделал, Условий не нарушал, а они давай меня ловить, на цепь посадили, хотели казнить, да я убежал, а теперь вы обратили на меня свой взор, хотя я ни в чем перед вами не провинился…

– Я твой персональный провожатый, мне поручено сопроводить тебя на новое место, – произнесла Лазурная Ласма с официальной прохладцей.

– На какое место? – тихим, как будто истаявшим голосом спросил гнупи, испугавшись пуще прежнего.

– Ты заслужил право выбора. Аленда, Жофеньяла,

Сутам, Карбагет – в каком городе ты хочешь жить? Я намерена покончить с этим делом безотлагательно, а то еще сбежишь, а мне отчитываться.

– Аленда, госпожа, я ведь тамошний! – Шнырь чуток приободрился. – Уж как я буду благодарить вашу милость, ежели подсобите горемычному сиротинушке вернуться в Аленду, еженощо буду вспоминать да благодарить, век не забуду такой великой милости!

– Забудешь раньше, чем солнце сядет – и наш разговор, и меня. Прекрасно, идем в Аленду. Есть у меня там еще одно дельце, два яблочка сшибу одним камнем.

Про яблочки – это всего лишь присказка, но о чем Ласма толкует? Хорошо бы не о том, чего надо бояться…

– Я же взаправду ничего не сделал! – на всякий случай напомнил Шнырь.

– Сделал. Вы с Кемуртом вместе сделали, но ты об этом еще не знаешь. Когда Кемурт унес тебя из пещеры, а ты дополз до него с фляжкой, вы тем самым разрушили древнее проклятье, которым Лорма когда-то связала сонхийский народец. Чтобы его снять, человек должен был бескорыстно спасти представителя зловредного народца, а представитель зловредного народца – бескорыстно спасти человека. Ваша общая заслуга велика, но твоя все же немного побольше. Кемурт всегда был добрым парнем, однако для гнупи это небывалый поступок. Я бы сказала, невозможный, но нельзя назвать невозможным то, что хотя бы единожды произошло. Решающую роль сыграл ты.

– Тогда понятно, с чего они так разлютовались, – пробормотал ошеломленный Шнырь. – Ежели я им, выходит, так знатно напакостил! А тот мертвяцкий клубок, который от речки за мной тащился, значится, и был тем самым проклятьем? И что теперь?

– Теперь народец Сонхи свободен от наведенного Лормой людоедского морока. Число ее подданных убавилось, еще бы она не захотела с тобой поквитаться. Сойгруны, которые были у нее в услужении, сначала выследили вас, но потом разбежались, она больше не может их контролировать. Часть амуши осталась – амуши разные, как и люди, однако многие из них решили, что лучше без нее, и ушли.

Ласма говорила с одобрением – похоже, хвалила его, и он воспрянул духом. Но тут же подумал, что ему несдобровать, царица-вурвана никогда ему этого не простит.

– Если эти злыдни меня найдут, пропала моя головушка!

– Не найдут. Там, куда я тебя отведу, ты будешь в безопасности.

– А что еще там будет? – поинтересовался он осторожно, словно проверяя на прочность хрусткий ледок, затянувший в месяц Топора воду под мостом.

– А чего ты хочешь? Ты заслужил награду.

– Правда?.. Тогда можно сделать так, чтобы я снова стал видеть все цветное, как раньше, и нюхать запахи – можно меня вылечить?

– Обещаю, что сегодня же до полудня к тебе вернется и зрение, и обоняние, и осязание, и все остальное.

– Вот хорошо! – он шумно вздохнул от облегчения, хотя получилось не по-настоящему, а как будто он притворился, что вздыхает.

– И способность дышать тоже вернется, – негромко добавила Ласма. – Скажи-ка мне, чего ты хочешь больше всего на свете?

Поразмыслив, Шнырь выпалил:

– Раз я совершил неслыханный подвиг, хочу, чтобы про доблестного и находчивого Шныря повсюду сказки рассказывали, и чтобы в книжках обо мне написали!