Золото Ларвезы
Шрифт:
Но амулет-то был непростой, не абы где найденный! Шнырь ведь получил из рук Крысиного Вора – наглого и несговорчивого Хватантре Коварнайдо, которого хоть запугивай, хоть приманивай, все равно сделает по-своему, потому что никакой закон ему не писан. К чему он прикоснулся, то несет на себе отпечаток его зловредной натуры – этак о нем высказался один из демонов Хиалы, после того что он у них на плато Тугоррат учинил.
Ничего удивительного, что раздербаненный амулет поранил обоих спорщиков. Шныря лишь чуток царапнуло, зато амуши острый костяной обломок
Как бы маленький гнупи ни трясся от страха, он не был бы тем самым находчивым Шнырем, если б не воспользовался моментом!
Амуши скорчил гримасу, уставился с дурашливым изумлением на свою пострадавшую руку, а пленник тем временем упал на четвереньки и слизнул каплю чудодейственной крови. Другие злыдни не успели его остановить.
По жилам Шныря как будто промчался животворный огонь. Забыв о том, что посажен на цепь, он рванулся вперед – и цепь лопнула, словно была балаганным реквизитом из картонных колечек. Гнупи бросился наутек.
Он летел, как выпущенный из арбалета болт, ног под собой не чуя, даже боли от пинков и щипков больше не чувствовал. На изгибе замшелой каменной хребтины оглянулся, жмурясь на восходящее солнце: зубастые стиги и шары-кровопийцы увязались за ним, трое-четверо амуши тоже кинулись в погоню – небось Лорма прогневается, оттаскает их за травяные патлы, а то и вовсе казнит заместо неуловимого Шныря. Надо от них оторваться, пока заемная силушка не иссякла. Хорошо, что солнце не слепит зенки, а жарит в затылок, от дневного света кровь амуши не спасает.
Склоны, валуны, а кое-где и кустарник, сквозь который он с треском проносился напролом, не обращая внимания на царапины. Вишь ты, как выручил его своим подарком Крысиный Вор… За это можно и крыску простить, но не вслух, а про себя, на словах он и дальше будет припоминать рыжему разбойнику его беззаконное деяние. Лишь бы убежать от злыдней, что ж они никак не отстанут, даже как будто нагоняют…
Силушка постепенно таяла, зато Кабаюн ближе к своей сердцевине стал похож на настоящие горы, хотя и не шибко великие: тут тебе и кручи, и разломы – ежели повезет перескочить через ущелье, которое преследователи враз одолеть не смогут, он оставит их с носом. Пока те станут искать обходные пути, карабкаться вниз, потом вверх, ловкий Шнырь будет уже далеко.
Сбоку щелкнули зубы стига. Он отчаянным прыжком ушел в сторону и метнулся вверх по краю расщелины – туда, где она расширялась. Амуши нагоняют, но он их всех перехитрит… Он перескочит, а они не перескочат…
Вот как раз подходящее место! Заложив петлю, Шнырь с разгона сиганул на ту сторону – почти вслепую, наперерез неистовому утреннему солнцу.
В следующий миг что-то ударило его в спину промеж лопаток, и вначале он даже получил дополнительное ускорение, а потом полетел кувырком вниз, как сбитый из рогатки воробей, успев подумать: «Как же так…»
Клыки и когти против неумолимо сжимающихся текучих колец,
Тейзург, вырубивший его предательским ударом, хотел «как лучше». В этот раз как лучше и получилось: пока его бессознательное тело несли к белеющему в скудном свете месяца дворцу, он сам – бестелесная сущность, в звериной ипостаси – насмерть сцепился с сущностью, которую называли Вуагобу. Так даже проще, не рябит в глазах и тошнота не подкатывает – это все реакция человеческих органов чувств, которые в такой схватке только помеха.
Сожрать противника Вуагобу не пытался – для него это будет хуже любого яда. Вместо этого норовил раздавить, а он остервенело вгрызался и рвал, одновременно стараясь пробиться к Шнырю. В какой-то миг вроде бы получилось что-то сделать – сам не понял, что именно, и было ли это по-настоящему или померещилось. Некогда разбираться, он тут же снова набросился с утробным рычанием на древнего, как мир, червя-паразита. Вуагобу вырос до необъятных размеров: слишком многие его кормили, сами того не сознавая, да и сейчас вовсю кормят. Но это не значит, что он неуязвим для когтей и клыков.
В конце концов Вуагобу понял, что прикончить разъяренного кота ему не светит, и убрался прочь. Расчетливая гадина. На то, чтобы ее преследовать, сил не осталось.
Потрепанный кот захромал в тумане в противоположную сторону. Он вышел из себя, а теперь дело за тем, чтобы в себя вернуться… Вокруг ничего определенного, но это все-таки не Хаос, он у себя дома, в Сонхи он в два счета найдет дорогу. Беда в том, что «сил не осталось» – это для него сейчас не метафора, а исчерпывающая характеристика текущего момента.
Сменил ипостась. Не помогло. Все же он пытался идти, с неимоверным трудом, шатаясь и проваливаясь на каждом шагу в разверзающиеся пустоты, как будто постепенно растворяясь в тумане. Неизвестно, чем бы это закончилось, но тут кто-то подставил плечо, закинул оцепенелую руку себе на шею, и его решительно потащили вперед, в нужном направлении.
Вскоре туман начал редеть, и он почувствовал себя в большей степени существующим, чем некоторое время назад. Потеря присутствия здесь – все равно, что потеря крови, когда ты в человеческом теле.
До Шныря сейчас не дотянуться, но если он все-таки смог что-то сделать – это уже сделано, а если не смог – уже поздно.
Теперь он разглядел того, кто его тащит. Вернее, ту. Чуть вздернутый нос, веснушки, небольшой упрямый подбородок. Пушистые волосы, цветом как древесный ствол на солнце, заплетены в толстую косу. Одета как лекарка, в серо-зеленую тунику и такие же штаны. Есть в ней что-то от Зинты. Или, скорее, наоборот – это в Зинте есть что-то от нее.
Почувствовав взгляд, она остановилась, повернула голову, продолжая его поддерживать. Глаза у нее были зеленые – не с прозеленью, а по-настоящему зеленые, словно молодая листва в месяц Флейты. У людей в Сонхи радужки такого цвета не бывает. Впрочем, она ведь не человек. Во всяком случае, не больше, чем он.