Золото мертвых
Шрифт:
– Коня мне оседлай. И себе тоже. Едем земли осматривать, – резко приказал Андрей. Поднял к губам руку жены, поцеловал в ладошку: – Извини, надо самому все осмотреть. Жди меня на ушкуе. Сегодня же до ночи вернусь.
– Ты же не обедамши, куда так срываешься?
– Вечером пообедаю, жди.
– Забава, ступай, – тут же отослал девицу староста. – Будет конь, батюшка, сей же час будет. Самый лучший в княжестве. Лично оседлаю.
Лучшим в княжестве конем оказалась пегая в яблоках, тощая кобылка. Впрочем, если здесь уцелело всего два десятка подворий, то скакунов имелось не больше сотни. Так что лошадка вполне могла быть и лучшей. Выбора-то никакого. Себе староста оседлал серого мерина с устало повисшей головой – так тот все время и скакал, почти касаясь мордою травы.
Из Запорожского
– Вот они, пороги наши, Андрей Васильевич, – похвастался староста. – Хотя летом, бывает, и пересыхает досуха, однако, пока течет, в него лучше не ступать. Сносит, ровно чекой тележной по ногам бьет. Силища!
Над ручьем, почти касаясь искрящихся струй, свисали влажные ивовые ветви, сквозь которые, саженях в двухстах, за небольшим разливом, виднелся внизу ушкуй. На причале Полина давала холопам какие-то распоряжения. Андрей находился над судном довольно высоко, примерно на пятом-четвертом этаже. Он повернул коня против течения, поехал по тропинке дальше и вскоре увидел перед собой раскинувшееся озеро[18 – Читателям, знающим современный Карельский перешеек, следует помнить, что в XVI веке он был заметно другим. Суходольское озеро имело уровень на 7,5 (!) метров выше современного, превышало уровнем Вуоксу и имело сток в нее через Кивинемский ручей, на месте современных Лосевских порогов. В 1818 году местные крестьяне с целью получения плодородных земель перекопали Тайпалскую перемычку, в результате чего озеро сильно обмелело, а Кивинемский ручей потек в обратную сторону. Что интересно, река Вьюн при впадении в Ладожское озеро после этого стала пересыхать практически постоянно. Спустя сорок лет, по одним сведениям с целью осушения озера Вуокса, по другим – с целью устройства судоходного канала, была взорвана Кивинемская перемычка. Получилось то, что получилось. Вместо канала – бешеные Лосевские пороги, вместо тихого ручейка – река Бурная из Суходольского озера в Ладогу. Озеро Вуокса уцелело, но уровень воды во всей системе озер упал на полтора метра, прервав внутреннее судоходство между Приозерском и Выборгом, оставив на суше многие порты, водяные мельницы и крепости, защищавшие каналы. из одного в другой. Но все это случится еще только через триста лет…].
– Суходол, – с готовностью пояснил Фрол. – По этому берегу озера твоя земля, княже, а по ту сторону – тиверская.
– Рыба тут есть?
– А как же, княже? Ловим! Но токмо для себя, в пост покушать, свиней покормить, детей побаловать. Продать некому. В Кореле свои рыбные промыслы, иные же – города далече. Да и кто повезет? У себя рук не хватает… А так сиг ловится вкусный, форель, красная рыба, белорыбица изумительная попадается. Поставлять можем хоть каженный день, только прикажи.
Похоже, хотя бы с рыбой тут проблем не было.
– А дубравы у вас тут есть? Старые, вековые.
– Есть, княже, имеются. На Боровинке дубрава стоит. Токмо не ходит туда у нас никто. Сказывают, выпь там живет каменная. Бессмертная. Такая старая, что все кости окаменели. Оттого она сама не ходит, а коли кто рядом окажется, целиком глотает – хоть человека, хоть всадника. А где стоит, неведомо. Потому и боятся.
– Вкусная, сказывали, птичка – эта выпь, – пожал плечами Андрей. – Давай-ка, Фрол, на рысь перейдем. Не то засветло не обернемся.
Староста послушно дал шпоры коню, тут же вырвавшись на десяток саженей вперед, и разговор оборвался.
Особой пользы князю Сакульскому поездка не дала. Деревни стояли пустые – народ трудился в поле, а от малышни да немощных стариков многого не узнаешь. Фрол показывал одни пашни, другие, жаловался на их истощение, на каменистость, отсутствие дождей. Андрей пропускал это мимо ушей. Смерды всегда жалуются хозяевам, пытаясь получить скидку на оброк, и верить каждому их плачу – сам без штанов останешься.
Единственное, что узнал Зверев, – так это где проходит западная граница его владений. Земли Руси и Дании разделял здесь черный торфянистый поток, река Волчья, впадающая в Вуоксу. В нее же
Ручеек мило журчал почти по таким же камушкам, что и его близнец на другом конце Суходольского озера, но сильного перепада высот, как на востоке, тут не имелось.
– А этот ручей летом пересыхает? – поинтересовался Андрей.
– Точно не скажу, Андрей Васильевич, – покачал головой староста, – не слыхал.
– Ты посмотри сюда, Фрол. Если этот ручеек засыпать, то вода будет течь только в одну сторону, к нам. Ее станет вдвое больше, и Вьюн перестанет пересыхать.
– Это верно, княже, – признал смерд. – Токмо зачем нам эта река? Пользы от нее никакой. Для лодок узка больно, рыбу мы в озерах ловим.
– Ничего ты не понимаешь, Фрол. Совершенно ничего.
Там, где местные жители видели всего лишь стремительный ручей, красивое, но непреодолимое для лодки препятствие, гость из двадцать первого века сразу узнал знакомый с детства гул турбин и шум вращающихся колес. Природа сама выстроила на его земле высокую плотину – Андрею оставалось лишь добавить к ней водяную мельницу, заставить вращать валы и колеса. И он даже знал, что станет делать его мельница. Пилить доски! Огромное количество ровных и гладких, а главное, дешевых обрезных досок. Ведь ему не понадобятся десятки живых пильщиков, каждый из которых тратит по целому дню на разделку всего лишь одного бревна. Работать станет вода. А пара смердов покрепче – просто подкладывать смолистые сосновые хлысты. И когда он привезет эти доски в Новгород, продаст корабелам – серебро придется считать не гривнами, а сундуками! При таком доходе о количестве пашни можно будет не беспокоиться вовсе. Себе на обед хлеба бы хватило, и ладно.
– Ничего ты не понимаешь, Фрол, – повторил Зверев. – Покажи лучше, где тут Боровинкина дубрава. Хочу глянуть на вашу Каменную выпь. То есть нет. На свою!
Зверев не спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок и пытаясь представить, как лучше устроить свою мельницу. Ведь мало иметь семиметровый перепад между верхним и нижним уровнем воды. Нужно еще заставить воду сделать работу, а не пролиться мимо. В том виде, в каком ручей находился сейчас, прыгая по камням, как по ступеням, на расстоянии полукилометра, пользы от него было, как от осеннего дождя после летней засухи.
Первой, самой простой идеей стало заключить ручей в трубу, а внизу поставить турбину. Трубу можно положить под наклоном, хоть в старое русло – напор от этого меньше не станет. Семь метров – труба станет вращаться, как самолетный пропеллер! И тут же Андрей понял, что ничего из этого не получится. Ведь пропеллер, как и турбина, это не просто лопасти, это еще и прочные стальные подшипники. А где их тут взять? Смазанная гусиным салом деревянная ось на кленовой ступице такой нагрузки не выдержит, прямо в воде обуглится. И потом, как снять с турбины эти сумасшедшие обороты? Туго натянутым ремнем? Порвется. Деревянными зубцами? Переломаются все. Железными шестернями? Где найти кузнеца, который возьмется их отковать с помощью молотка и зубила? Про металлические шестерни сейчас только часовые мастера слыхивали. Да и то не про стальные, прочные, а про медные, помягче, чтобы обрабатывать проще было. Стрелки ведь двигать – много силы не нужно. Опять же, подшипники…
В общем, что хорошо для генератора ГЭС – для мельницы только лишняя головная боль. И Зверев, с жалостью распрощавшись с достижениями прогресса, вернулся к своему времени. Мельничное колесо, деревянные кармашки. На одну сторону вода льется, собственным весом заставляет колесо неторопливо крутиться, другая сторона поднимается. Толстый дубовый вал, деревянные втулки, густо набитые салом, такие же деревянные храповики и шестерни. Сделать все потолще и помассивнее – и никакой стали не нужно. Разве только для стамесок и топоров, чтобы все это вырезать и подогнать. А вода… Ну, что же, теми же трубами ее можно отвести от ручья к тому месту, куда колесо встанет. Потеряет он на этом полметра-метр высоты, лишится чуток мощности – но ведь это не ГЭС, обороты не важны. Просто работа пойдет на несколько процентов медленнее.