Золото мертвых
Шрифт:
– Сейчас, батюшка князь, – пообещала Аксинья, присев перед успевшим почернеть жерлом печи. – Чуток еще протомится, и доставать станем.
По тропе дробно и гулко застучали копыта, сковырнулся под ноги Андрея мальчуган:
– Дядя Фрол… Иноземец… Избавить обещается…
– Не судьба, – вздохнул Зверев, вместо паренька поднялся гнедому в седло и поскакал в Запорожское.
Здесь мало что изменилось за минувший час. Ходячие скелеты кучками по трое-четверо равномерно распределились вокруг заговоренной околицы. Набралось их не меньше трех сотен – изрядно. Покойные родичи деревенских больше тыкались вдоль тропинок и дороги. На дороге же стоял желтолицый, как монгол, узкоглазый и широкоскулый незнакомец, ростом немного ниже Зверева, но такой
– Это там ты полынь зарыл? – спешившись возле старосты, поинтересовался князь.
– Там, там, Андрей Васильевич, – кивнул Фрол. – Аккурат перед посохом евоным и лежит.
– Ну, так это отлично, – бросив смерду поводья, засмеялся Зверев. – Послушаем теперь, что колдун скажет.
Князь Сакульский вышел на дорогу, остановился шагах в пяти от незнакомца, расставил ноги и убрал руки за спину, демонстрируя открытую грудь:
– Кто ты таков, смертный, чего тебе надобно в моих землях и как ты сюда попал?
– Это ты назвал меня смертным, несчастный? – не шевеля губами, возмутился гость. – Меня, всесильного и непобедимого Белурга?! Ты, чья судьба в руках моей милости?
– На моей земле имеет значение только моя милость, Белург, – покачал головой Андрей. – И ты сильно испытываешь мое терпение.
– Верните мой посох, дети прокаженной земли. Верните, и я сохраню вам жизнь.
– Подойди ближе, мне плохо тебя слышно, колдун, – предложил Зверев.
– Не заставляй меня повторять, несчастный. Моего гнева страшатся даже боги!
– Твой гнев заканчивается там, где начинается моя воля, Белург, – презрительно сплюнул князь. – Чем ты можешь мне угрожать, если не способен сделать даже шага там, куда я не разрешаю ступать тебе и твоим мертвякам?
– Ты хочешь доказать свою силу? Тогда подойди ко мне и сразись, несчастный. И пусть твой ужасный конец станет уроком для всех обреченных. Или ты надеешься укрыться от моего гнева в своей крохотной крепости? Что же, я могу подождать. Я ждал семь веков, могу потерпеть еще год, два или три. Но вот насколько хватит тебя и твоих людей? Верни посох, пока я не разгневан, несчастный. Верни, и я сохраню тебе твою никчемную жизнь.
– Твои слова – пустой ветер, колдун, – подступил ближе к заговоренной черте Андрей. – Если бы ты мог, то не упрашивал бы меня, как уличный попрошайка, а перешагнул черту и взял все, что сейчас так жалко вымаливаешь.
Они стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки и – разделенные непроницаемой стеной. Древний колдун, сумевший так быстро восстановить свою плоть, был опасным противником – но его чары не могли одолеть запретной для порождений магии черты. Князь мог легко пронзить врага косарем или пробить голову кистенем – но понимал, что поразить колдуна способен только заговоренный древними новгородскими волхвами, священный меч Гостомысла. И все, что оставалось двум врагам, неуязвимым друг для друга, – так это сверлить друг друга взглядами и перекидываться злыми обещаниями.
– Посмотрим, что случится уже через два месяца, когда опустеют погреба твоих рабов и им захочется выйти в поле, к налившимся соками нивам, – прошипел колдун. – Они сами свяжут тебя и принесут к моим ногам.
– Кто тебе сказал, что у тебя есть два месяца, глупый чужак? Завтра же я подниму холопов в седла, и они исчертят все мое княжество струями заговоренной воды. Той самой, через которую ты не можешь переступить. Все твои мертвяки и ты сам окажетесь в маленьких загончиках, где я их всех, никуда не торопясь, расчленю на мелкие косточки, а тебя оставлю бегать из угла в угол на каком-нибудь болоте. Надеюсь, ты бессмертен и будешь выть там на луну много-много веков.
– Это мы еще посмотрим.
Белург развернулся
– Фрол, полыни мне еще надери. – Князь забрал у старосты поводья, вскочил в седло и помчался в сторону кладбища.
Быстро обернувшись, он уже через четверть часа спешился на причале, намотал поводья на низкую ветку ольхи, предупредил мальчишку:
– Посиди пока. Конь мне сегодня еще понадобится.
Левший при виде господина зашевелился, поднимаясь с чурбака, браво перехватил бердыш. Доложился:
– Пахом с мальчишками вернулся, Андрей Васильевич. Перекусили, отдыхают ныне. Княгиня тоже к себе от жары ушла.
– Чем перекусили?
– А-а-а… – растерянно протянул холоп. – Это… Остывало же, княже.
– Понятно. Голодом решили уморить?
– Дык, счас девок позову, печь еще горячая, затопится быстро.
– Брось, все равно не успеют. Посудину какую-нибудь принеси, только не шуми. Пусть все пока на корабле посидят.
Получив от Левшия недавно вымытую, еще влажную крынку, Андрей спустился к воде и стал наговаривать:
– Ты, вода текучая, текла из-за гор, из-за темных болот, через землю пробивалась, под солнцем грелась, от скверны очищалась, от злобы выгорала. Нет на тебе слова ни злого, ни доброго, нет в тебе воли ни плохой, ни хорошей… – После чего уселся на берегу, поставил крынку между ног и замешал в воде могильную землю, приговаривая: – Прими, вода, знак земной, знак упокойный, живому неведомый, мертвому неодолимый. – Потом растер несколько веток полыни, прошептав семь раз: – Прими горечь полынную, горечь живую, человека пугающую, колдовство убивающую, жить и нежить разделяющую. – И наконец, закончив взбалтывать зелье, закончил наговор: – Не ты меня встретил, то я тебя приметил, не ты меня нашел, то я тебя выследил, не вы меня отпел, а я тебя съел. Съел тебя мой порог, мой пол, потолок, мое окно, моя печь. – Князь снял нательный крест, осенил им три раза крестообразно бурую смесь: – Отведи, Господь, от меня врага, колдуна-мужика, бабу-ведьму, девку-удавку, тоску-мытарку, крест с покойника, ополоски с подойника, мыло с обмывания, свечу с покаяния. Кто меня станет убивать, пусть будет страдать. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Не своею силой, волею Господней, не своим словом, молитвой Божией, не своей душой, а Духом святым храни раба Божьего Андрея от глубокого омута, от сырой могилы, от взгляда черного, от слова злого, от браги хмельной, от девки дурной, от колдуна и колдуницы, от корыстной чаровницы, от лихоманки ломучей, от чащобы дремучей. Услышь слово мое смиренное, дай мне силу свою безмерную. Аминь.
По поверхности снадобья побежали пузыри. К добру это, нет – Зверев не знал, но надеялся, что новое зелье получилось таким же надежным, как и предыдущее. Он вернулся на причал, связал оставшуюся полынь в одну метелку. Молча забрал у Левшия с пояса небольшой бурдючок, вылил из него воду, заполнил своей мешаниной, повесил себе на ремень. Удерживая в одной руке крынку с оставшимся зельем и полынную метлу, он поскакал к Боровинкиной горе, вывозил ненавистную нежити траву в заговоренном составе, облил метлу со всех сторон, после чего зацепил за стремя так, чтобы конец волочился по земле, и помчался вокруг холма, волоча за собой. Места для скачки были тут не самые лучшие, но после памятной охоты на зайцев лесные дебри его уже не очень смущали. Зато неодолимый для колдуна круг он замкнул спустя всего несколько минут. Будет забавно, если Белург сидит сейчас где-нибудь там, в дубраве. Это значит, что куковать ему придется возле своей могилы еще очень и очень долго. Где-нибудь до Октябрьской революции.