Золото мертвых
Шрифт:
Андрей спрыгнул на слегка оструганные сверху бревна причала и остановился, наблюдая за холопами.
Те принайтовали трофейное судно к ушкую с внешней стороны, выволокли на берег разбитые лодки, а потом стали вытаскивать мертвые тела, рядком укладывая на чахлую, потоптанную траву. Дело это могло показаться грязным и противным кому угодно, но только не тем, кто победил врага в жестокой схватке и теперь мог с гордостью подтвердить свою доблесть.
Крепостная стража, поначалу не сообразившая, что происходит, засуетилась, послышались тревожные крики. Вскоре из ворот появились первые зеваки, стали собираться кучками чуть
Между тем, освободив судно от мертвецов, холопы начали выводить раненых со стянутыми за спиной руками и бросать их рядом с уже отбегавшими свое товарищами.
– Ну, принимай, воевода, по счету, – весело предложил Зверев. – Двенадцать дохлых тушек, семь душегубов увечных. Еще с десяток, извини, во время сечи утопло, сдать не могу. – Про четверых вполне здоровых разбойников, сидящих в трюме, князь предусмотрительно промолчал. – Вот этот, в шелковой рубахе и с расшитыми штанами, за главного у них был. – Андрей кинул рядом с закатившим глаза пленником выгнутую половинку кирасы и кичливый шестопер с резной рукоятью.
– Стало быть, управился… – пробормотал себе под нос воевода, проходя вдоль окровавленных тел. – Ужели един с тремя холопами?
– А чего не управиться? – засмеялся Андрей. – Тати ведь жирных и ленивых купцов ждали на ушкуе встретить. На которых шикни – и сами лапки поднимут. Мы же люди служилые, к сече привычные. Опять же, мы в броню заранее оделись, а эти… – Князь пнул одного из раненых в разодранной рубахе, – жары убоялись. Даже под кирасой никакого поддоспешника на тате не имелось. Ну, а доспешный супротив бездоспешного… Сам понимаешь, боярин.
– Это верно, – согласился воевода. – Можно и одному супротив троих легко устоять.
– Ну, так принимай. Я свое дело сделал, государю по совести послужил. А уж губная служба, воеводская – то твое дело, Афанасий Семенович. Надобно ведь бедолаг найти, что от душегубов этих пострадали, – пусть грабителей опознают. Допросы снять с пристрастием: где схроны у татей, где лагерь главный, кто им в деле гнусном помогал? Опять же, их ведь не полста, а всего три десятка было. Надобно теперь всех прочих выследить и истребить. Много тут еще дел, ох, много. А уж опосля главных зачинщиков промысла кровавого в Москву, в Разбойный приказ отослать надо с отчетом, для суда и наказания. Ты уж, как грамоту отписывать станешь, и меня, сделай милость, добрым словом по дружбе отметь, – подмигнул Зверев.
– А как же, – усики воеводы моментально показали «ясно», – за мной дело доброе не пропадет. – Афанасий Семенович повернулся к ратникам, грозно цыкнул: – Чё рты раззявили, как бабы базарные?! Забирайте татей, в поруб тащите! А этих… Этих покамест в холодную, людям покажу.
Боярин Бегебин не был бы воеводой, кабы не уразумел: кто доклад о разгроме шайки душегубов напишет, тому и слава за все дело успешное достанется. Грех такой случай упускать, коли уж князь мараться брезгует.
– А чалка та, за бортом, никак разбойничья, Андрей Васильевич? – не удержался от вопроса воевода.
– Ах, Афанасий Семенович, Афанасий Семенович, – укоризненно покачал головой князь Сакульский. – То уже не их чалка, а моя. Я ее на саблю взял. Служба – государю, Афанасий Семенович, а дуван – боярину.
Закон войны.
– Я лишь узнать хотел, Андрей Васильевич, второй такой посудины у татей не имелось?
– Нет, боярин. Только одна чалка и две лодки.
– Стало быть, ходит еще где-то по озерам, – нахмурился воевода. – Ну, что сказать могу? Пригласил бы тебя победу славную отметить, да супружница твоя, знаю, тревожится. И ты успокоить ее, верно, хочешь. Я на всякий случай к постоялому двору трех холопов отправил. Пусть теперь возвращаются.
– За заботу спасибо, Афанасий Семенович, не забуду. – И Андрей кивнул холопам, чтобы возвращались на ушкуй.
– Ужели ни единой царапины никто в сече не получил? – вдруг поинтересовался воевода.
– Куяк мой испорчен начисто, – признал Зверев. – Вот отсель, от живота, и до плеча все пластины долой, и кожа насквозь распорота. Только байдана и спасла, что снизу была поддета.
– Жарко, стало быть, все же пришлось?
– Ничего, управились. Ну, здрав будь, Афанасий Семенович. Не поминай лихом.
– И тебе доброго здоровия, князь. Приезжай, завсегда гостем желанным будешь.
Служилые люди обнялись, и Андрей поднялся к себе на борт.
Протоку от крепости к городу ушкуй одолел на веслах, а потому причаливал без особой лихости. Пахома со Звиягой князь нагрузил взятым у душегубов железом: мечами и саблями, наручами, собранным мелким хламом вроде скоб, стяжек, крюков и «кошек», – и отправил в город продавать. На что они в Запорожском, коли там кузнеца своего нет? Сам отправился на постоялый двор, получил свою долю слез радости и умиления, жарких объятий и поцелуев. Полина заставила его пойти в церковь, заказать благодарственный молебен. За это время к ушкую успели собраться нагулявшиеся девки и бабы, холопы превратили железо в две гривны серебра – и еще за три часа до заката корабль отвалил от пристани и вниз по течению покатился в Ладожское озеро.
Признание колдуна
Захватить в полон нескольких душегубов, как ни странно, оказалось отнюдь не самым трудным делом. Куда сложнее было спровадить молодую княгиню с судна хотя бы на несколько часов. Жила она на ушкуе, снедь девки готовили здесь же, на причале. Хозяйственной надобности никакой она не имела – невелика пока усадьба, хлопотами заниматься. За припасами ее тоже не пошлешь.
Все, что смог придумать Зверев, – так это отправить ее к храму возле кладбища, свечу поставить Господу с благодарностью за чудесное избавление. Пришлось куяк изодранный показать – куда денешься? Полина аж в лице переменилась, побледнела вся. Молебен захотела большой заказать, подношение храму сделать. Собралась, конечно же, сразу, засеменила вверх по тропе. Девки были посланы следом, за хозяйкой следить: все-таки на сносях княгиня, через месяц-другой родит. Андрей же отговорился подвернутой ногой.